Пират. Капитан - Командор - Андрей Посняков

Андрей благодушно демонстрировал миролюбие, улыбался, галантно помахивал шляпой и даже велел стыдливо приспустить флаг — естественно, голландский — республики Объединенных Провинций.

Пусть, пусть вышлют проверяющего офицера с матросами — еще больше людей на борту фрегата убавится, а ведь у них сейчас каждый матрос на счету! Заигрался герр шведский капитан, заигрался, нюх потерял совсем. Впрочем, понятно — море-то их, шведское!

Громов хотел было выделить из фальконета хорошо ему видимого вражеского капитана — может, и попал бы! — да побоялся спугнуть раньше времени. Впрочем, пора было уже и начинать — уравнять скорости парусных судов никогда не получалось — постройка у всех разная, днище — тоже. «Густав Ваза» даже чуток поотстал, и его матросы бросились на ванты — ставить на фок-мачте брамсель — самый верхний парус. Поставили… и фрегат понесло вперед.

— Залп! — бросив на палубу треуголку, скомандовал Громов.

Корабль дернулся всем своим корпусом, левый борт его окутался густым и едким дымом… в том дыму те, кому надо, живо обезоружили уже поднявшихся на борт проверяльщиков…

Андрей махнул шпагой:

— Все паруса — долой!!!

Потеряв ветер, корабль застопорился, и промешкавший с ответными выстрелами швед дал залп в пустоту — в море! Впрочем, и ядра «Красного Барона» причинили врагу не слишком-то большой урон, на пистолетный выстрел корабли не сближались, да и волнение на море было весьма ощутимым. Так, фальшборт кое-где проломили, да одно ядро влетело на камбуз, оставив шведов без обеда.

«Густав Ваза» проскочил вперед, и теперь ветер был у Громова! Теперь можно было делать, что хочешь, маневрировать как угодно — «Красному Барону». А вот шведу — против ветра-то — очень даже затруднительно!

— Левый галс! Орудия заряжай!

Повернув, Андрей прошелся бортом к вражеской резной корме, разрядив в нее все свои пушки, так, что с капитанского мостика вмиг снесло всех и все, а, чуть погодя, выкинув белый флаг, шведы попросили о сдаче! А что им еще оставалось делать? Дожидаться абордажа? Или попытаться уйти — с поврежденной-то бизанью? Тем более, капитан, шкипер и все старшие офицеры судна наверняка уже отправились в иной мир, а нанятые по всей Балтике матросы умирать за шведскую корону почему-то совсем не желали.

Всем желающим Громов, по примеру южных морей, предложил остаться на судне… только уже подчиняться — ему, на что согласилось человек двадцать, остальным была предоставлена шлюпка — берег-то был не очень-то далеко, рядом.

Вечером в честь славной виктории устроили пир, и разделенная пополам (по числу судов) команда весело салютовала друг другу из пистолетов и ружей. Конечно же, «Красный Барон» и бывший «Густав Ваза», пока еще остававшийся безымянным, ни в какой Ревель не пошли, оставив далеко по правому борту плоский эстляндский берег. Позади снова возникли паруса, правда, близко они не приближались, так в некотором отдалении и маячили вплоть до самого Котлина — наверное, какое-то судно тоже шло в Санкт-Питер-Бурх, в «новый парадиз», как называл новый, строящийся «на костях» город государь Петр Алексеевич. А вообще-то собирался назвать Новым Амстердамом. Хорошее имя, голландское…

— Российские флаги на мачты! — скомандовал Громов в виду грозной крепости Кроншлот.

— Дать салют из кормовых орудий!

Бабахнули двенадцатифунтовые пушки. Им в ответ отсалютовали огромные орудия форта. Видно было, как от низкого берега проворно отчалила шлюпка.

— Лоцман, — довольно усмехнулся капитан. — А, похоже, добрались уже! Закончилось плаванье.

Царь Петр Алексеевич принял Громова довольно милостиво и даже, можно сказать, по-простому: угостил водкою, пожаловал сотню талеров и тут же произвел в чин капитан-командора, равный гвардейскому подполковнику или в армии — бригадиру (среднему между полковником и генерал-майором), пожаловав к тому же и землицей — здесь, невдалеке, в Санкт-Питер-Бурхе, близ старой мызы немецкого майора Канау, где примерно через сотню лет возведут Михайловский замок. Место было хорошее, правда — шумное — город представлял собой сплошную стройку, да еще постоянно кто-нибудь переезжал, устраивая новоселье, а то и просто собирались на ассамблеи — попивали кофе и водку, в картишки поигрывали и обязательно устраивали фейерверки по поводу и без оного. Тут же, рядом, во фруктовом саду, переименованном в Летний, царь выстроил себе летний домик, а затем — и дворец, где тоже соблюдением тишины особо не заботились, скорее наоборот.

Новоявленному офицеру российского флота Андрею Андреевичу Громову было приказано — именно так, приказано! — строить на выделенном месте каменный дом в три этажа и в пять саженей по фасаду, с большим окнами и балконом. Средств на будущий особнячок никаких не выделили, предполагалось, что «господин капитан» раздобудет их во время пиратских… пардон — каперских… рейдов на побережье Швеции. Разграбит там какой-нибудь… ну не Стокгольм, так Або или Выборг, большую часть денег — в казну, ну а что положено в качестве приза — как раз на домик и хватит. Не за один раз, так за несколько. Еще Петр Алексеевич обещал поместьице, как только — так сразу, но пока поместья не было, а было жалованье, выплачивающееся, впрочем, крайне нерегулярно.

Новый всероссийский самодержец произвел на Андрея двойственное впечатление — этакий обаятельный, но довольно нервный, сатрап, длинный, с мощными бедрами и круглой, несуразной для тощего тела, головой на тонкой шее. Узкие плечи, зато весьма крепкие кисти рук, выглядывавшие из-под куцых рукавов зеленого кафтана Преображенского полка. Подобное — довольно забавное — телосложение имели в те времена все дворяне, естественно, никаким физическим трудом (о спорте речь вообще не шла, еще и понятия такого не появилось) отродясь не занимавшиеся, зато много фехтовавшие, много ездящие верхом. Отсюда — плохо развитая грудная мускулатура, зато чрезвычайно сильные бедра (посиди-ка днями в седле!) и жилистые предплечья — от постоянных упражнений со шпагой и саблею.

Надо сказать, будущая столица возводилась вовсе не на пустынном месте, издавна здесь, кроме различных поместий и мыз (того же Канау, а также Де Ла Гарди, Биркенхольма и прочих шведских дворян) полно было многолюдных деревень и сел, в большинстве своем финских — Каллила в устье Фонтанки, Антоллала, где позднее будет устроено Волковское кладбище, Риттова — где Александро-Невская лавра, наконец — Усадиссаан на месте Зимнего дворца. Попадались и русские селения, и во множестве — Купчино, Волково, Одинаково, Спасское, — но самым многолюдным конечно же был до основания разрушенный Петром портовый шведский город Ниен, что стоял на реке Охте с крепостью Ниеншанц, называемый в народе Канцы и насчитывающий около двадцати тысяч жителей, среди которых было и множество вполне лояльных шведской короне русских — Бутурлиных, Пересветовых, Рубцовых…

Бьянке Санкт-Питер-Бурх не очень-то нравился — как-то не по-домашнему суетно, сыро, да и с погодою не очень-то повезло — с начала августа частенько шли дожди, и над свинцовыми волнами нависали тяжелые серые тучи.