Саломея - Анна Малышева

– Вот, еще один человек, который желает, чтобы ему платили ни за что. Весь день блистательно отсутствует.

– Вы о Татьяне Семеновне? – Елена вошла вслед за ней в лифт.

– О ней, – фыркнула та. – И о многих еще людях. Вы вообще заметили, сколько на свете желающих прожить на дармовщинку? Просто удивительно, что кто-то еще работает!

«Лучше промолчать!» – решила Елена и была права, потому что Наталья Павловна тут же заговорила о племяннице. Выйдя из лифта, она продолжала шипящим, задыхающимся голосом, нашаривая ключи на дне своей черной потрепанной сумки:

– Кирина мать была иждивенка чистой воды, но та хоть вела хозяйство и ухаживала за мужем. Что касается самой девчонки… Она не умеет вымыть за собой тарелки, подмести пола, застелить кровать ей тоже не под силу. Я уж не говорю о таких вещах, как стирка и готовка. Бывают, конечно, женщины, которым такие земные вещи ни к чему, они всю жизнь посвящают науке или искусству и оплачивают домработницу… Но от Киры этого ждать нечего. Ни учиться, ни работать она теперь уже не будет – рассчитывает на наследство. Где же ключи… Хорошо, если ее возьмет замуж толковый парень, который будет на нее всю жизнь пахать, а если нет, девчонка все прокутит и останется нищей…

С раздраженным возгласом выловив из сумки связку ключей, Наталья Павловна отперла наконец дверь и жестом пригласила спутницу в прихожую:

– Постойте здесь, я вынесу пакеты. Проходить не предлагаю, незачем, да я и паркет вчера натерла. Мастика еще не впиталась.

Остановившись у входа, Елена прощальным взглядом обводила полки с поредевшими книжными рядами, плотно прикрытые двери, ведущие в комнаты – в столовую, в кабинет профессора, в спальню и комнату Киры. Ей отчего-то стало грустно, хотя с этой квартирой у женщины не было связано никаких воспоминаний. Елене на миг удалось увидеть этот дом глазами Киры, глазами ребенка, который растет в окружении тысяч книг, как в зачарованном замке, не зная до поры ни правды о своем рождении, ни цены денег, ни истинных чувств окружающей ее родни.

Наталья Павловна исчезла в комнате Киры и тут же появилась, таща плотно набитый пакет:

– Тут ее роликовые коньки, спортивная форма, кроссовки.

– Стоит ли все это брать? – усомнилась Елена. – Наверняка Кира сильно выросла.

– И еще один пакет, – будто не слышала та. – Я его здесь оставила…

Наталья Павловна двинулась в сторону столовой, а Елена, провожая ее взглядом, спрашивала себя, какую реакцию вызовут у Киры эти пакеты. «Тетка вышвыривает ее старые вещи, будто надеется, что та никогда больше не явится в дом… А Кира собирается вышвырнуть ее саму! Здесь еще будет схватка, и какая!»

Наталья Павловна открыла обе створки двери и исчезла в комнате… А в следующую секунду Елена лишилась способности думать, настолько ее ослепило внезапно воскресшее старое воспоминание.

Одна из бабушек Елены умерла, когда девочке было всего пять лет. Она слабо запомнила мать своего отца, а ее смерть как-то затерлась в связи с тем, что родители переехали в другой район города. Пришлось менять детский сад, оставлять подружек во дворе, а там уже недалеко была и школа… Маленькая Лена, видя горе отца, также пыталась вызвать у себя приступ отчаяния или хотя бы простое сожаление о бабушке… Но сколько ни старалась, усилия пропадали впустую – девочка не чувствовала ровным счетом ничего и даже не могла вспомнить лица старой женщины, о которой полагалось сожалеть. И вот, когда она уже пошла во второй класс, мама взялась разбирать залежи на антресолях, планируя что-то выбросить, что-то подарить, а что-то перешить на быстро растущую дочь. Среди пластиковых мешков и матерчатых сумок Лене бросился в глаза большой узел, связанный из старой простыни. Решив помочь матери, она самостоятельно развязала его. И первым, что увидела девочка, было бабушкино платье – черное, в мелкий белый горошек, сшитое еще в семидесятые годы из какого-то удивительно плотного синтетического материала. Жесткое и даже слегка колючее на ощупь, платье легло поверх кучи тряпья, медленно расправляясь и как будто принимая форму тела женщины, которая некогда его носила. Лена взяла платье в руки и, прижавшись к нему лицом, вдохнула глубоко засевший в ткани аромат бабушкиных духов «Красная Москва». И вдруг совершилось чудо или колдовство – иначе девочка сказать не могла. Затхлый запах ношеной ткани и выветрившихся духов вдруг на миг вернул ей бабушку, почти во плоти – вернул так ясно и явно, будто та, живая, стояла рядом, рассматривая вещи, разбросанные на полу прихожей… И тогда восьмилетняя Лена, впервые ощутив утрату человека, некогда жившего, дышавшего и любившего ее, разрыдалась так горько, что мать не могла привести ее в себя несколько часов. Когда девочка наконец успокоилась и попыталась объяснить, что вдруг вспомнила бабушку, причины ее истерики никто не понял.

А сейчас ее пригвоздил к месту запах лимонной корки, широкой волной выплывший из распахнутых дверей столовой. Это была всего лишь отдушка шампуня, которым пользуются для чистки ковров, но запах мгновенно вернул женщину в тот день, когда она робко отперла чужую дверь и вошла в квартиру, ключ от которой дал ей Михаил…

– Вот, ее журналы о музыке, тяжеленный пакет. – Наталья Павловна появилась из столовой, слегка скособочившись под тяжестью своей ноши. – Вы на машине? Кстати, вы мне не ответили, где сейчас живет Кира?

– У меня, – с трудом выговорила Елена. Губы будто обмякли и плохо ее слушались.

– Вот как… – Поставив пакет к самым ее ногам, женщина пристально всмотрелась в лицо гостьи. – Вы что-то неважно выглядите. И знаете, что я вам скажу? Не надо было пускать к себе девчонку, наплачетесь еще. Помните сказочку про избушку лубяную и избушку ледяную? Она – та самая лисичка, которая обманула зайчика.

В голове у Елены внезапно прояснилось. Ощущение, мучившее ее все последние дни, то, о котором говорил ей следователь, – скользкой рыбы, никак не дающейся в руки, – исчезло. Факты, так долго выскальзывавшие из схемы, в которую она пыталась их уложить, внезапно покорились и встали на места. Женщина сплела пальцы, будто и впрямь удерживала пойманную добычу, и севшим голосом спросила:

– Так Кира не умеет убираться?

– Где ей, – фыркнула Наталья Павловна.

– А ее отец? Я имею в виду Михаила.

– Он-то? Неряха еще тот, она в него, – так же пренебрежительно сообщила та.

– Кто же в таком случае убрал квартиру Киры, после того как тело оттащили в ванную? Ведь там был идеальный порядок, даже ковер вымыт с шампунем.

Наталья Павловна повела сперва одним плечом, потом другим, будто пыталась стряхнуть на пол надетое внакидку тяжелое пальто.

– Вы что же, ведете собственное расследование? – саркастически осведомилась она. – Эк, вас ушибло! Конечно, наткнуться на убийство вместо радостного свидания…

– Не было никакого убийства, – поправила ее Елена, не оставляя безуспешных попыток разглядеть хоть что-то на дне непроницаемых, черных глаз женщины. – Вы же знаете, что ваш брат умер своей смертью.