Ад ближе, чем думают - Александр Домовец

Я положил руку на сильное плечо и слегка сжал.

– Бросьте, Джеральд, – сказал я. – Один чёрт, не угадаете. Ясно же, что этот «М» не из вашей епархии, да и не по вашей части вообще… Судя по заметкам Аткинсона и, главное, по событиям, это что-то запредельное. А самое страшное, что в погоне за мифическим возрождением «Great Britain» этому «М» со всеми потрохами продались и Хэррингтон, и – вполне возможно – ваш монарх. Началось это давно, дело идёт к развязке, так что готовьтесь расхлёбывать рука об руку с нами…

Я говорил с Вильямсом, как со своим, совершенно забыв, что он британец. И напрасно. Он вдруг поднял голову, маленькие жёлтые глаза опасно блеснули.

– Выбирайте выражения, Майкл, – посоветовал он, вежливо чеканя каждое слово. – Да… Вы большая шишка в России и начальник комиссии ООГ, хотя мне на это, в общем, плевать. Вы мне просто по душе. Однако я никому не позволю хулить монарха в моем присутствии. Это всё равно, что хулить мою родину. Хэррингтон ещё куда ни шло, но король… Как вам такое в голову пришло?!

Эх, милый ты мой… Много я мог бы тебе рассказать о твоих монархах и о правящей верхушке в целом. Святые на тронах нигде и никогда не сидели, а если и сидели, то не засиживались. Но Британия в этом смысле даст фору любому государству. На протяжении веков островами правили клятвопреступники, маньяки, кровосмесители, прелюбодеи, алкоголики, безумцы. Справедливости ради, в этом паноптикуме случались люди по-настоящему умные и мужественные, талантливо руководившие страной. Но и на лучших всегда лежала печать вероломства, подлости и лицемерия. Плюс уму не постижимые жестокость и жадность, возведённые в ранг государственной политики. Да, Британия – это лев, только вот повадки гиены. Пообещать и обмануть, лишь бы набить карман. Ударить исподтишка и, по возможности, чужими руками. Непременно схватить, что плохо лежит…

У моей страны к Британии отдельный счёт. Огромный. В былые эпохи наши монархи не раз доверялись правителям островной империи. Как правило, это доверие оборачивалось тяжелейшими потерями для России – экономическими, территориальными, людскими… Венец всему – покушение на Павла Первого, организованное английским послом и сорванное лишь благодаря помощи Наполеона. Парижский трактат положил предел британскому могуществу, но отнюдь не исправил британские политические нравы. Отныне островной менталитет дополнился новой чертой – маниакальной ненавистью к франко-российскому союзу. Если Америку или Японию можно считать противниками, то Альбион – враг. Враг смертельный и навсегда.

Всё это я мог бы сказать Вильямсу (и многое другое!), но, разумеется, не сказал. Прежде всего, ситуация не располагала к дискуссиям на историко-политические темы. А главное, Вильямс мне был глубоко симпатичен как может быть симпатичен надёжный и сильный человек, с которым предстоит идти в опаснейшую разведку. Он же не виноват, что родился в Альбионе, это дело случая. А вот что его воспитали верноподданным британцем – так на то и система, отработанная столетиями. Опять же, служака… Но он не подлец и не дурак. Возможно, через несколько часов нам предстоит увидеть и узнать такое, что сильно изменит его представление о собственной стране и людях, ею управляющих…

– Не обижайтесь, Джеральд, – сказал я наконец. – Я вовсе не хотел вас обидеть. Будем считать, что я неудачно выразился.

– Будем, – согласился он, как мне показалось, с облегчением. – Вы тоже не обижайтесь, Майкл. Нервы ни к чёрту, вспыхиваю от любого пустяка.

– Насчёт нервов понимаю. Сам такой! Уж очень у вас тут, в Эйвбери, мегалиты волнительные…

Этой незатейливой шуткой хотелось разрядить возникшее напряжение, однако Вильямсу было не до шуток.

– Послушайте, Майкл…

– Что?

– Пока собирался к вам, включил радиофон. На всех волнах передают, что союз предъявил Альбиону ультиматум. Дескать, следствие по делу об убийстве офицера ООГ злостно тормозится британской стороной. И либо Хэррингтон миром согласится на временную оккупацию Эйвбери, которая обеспечит объективное расследование силами руссофранков, либо Россия в двадцать четыре часа высадит сюда к нам десант без всякого согласования… Это правда, Майкл?

– Правда, – негромко подтвердил я, помедлив.

Час назад меня поднял звонок. Звонили из секретариата премьера Долгорукова и предупредили о предъявлении ультиматума. Заодно сообщили и о нападениях на консульства союзников в столице графства.

Квадратный подбородок Вильямса дрогнул, некрасивое лицо побагровело.

– Но это же война, Майкл, – тяжело сказал он, сглатывая. – Ваши понимают, что Альбион добровольно никогда не согласится на оккупацию? Мы будем воевать, это без обсуждений. Очень я сожалею о Добромыслове, но начинать войну из-за одного человека?..

И тут я, стыдно сказать, не выдержал.

– Да разве дело только в Добромыслове? – зарычал я так, что Вильямс отшатнулся. – Вы так-таки до сих пор ничего не поняли? У вас тут прямо под задницей, в этой богом проклятой деревушке, вызрел такой гнойник, что всему миру мало не покажется! Включите мозги, лейтенант. Нам война не нужна. Мы с Британией уже навоевались. Вон, со второй мировой до сих пор не всех похоронили. Но если случится новая война, то эта уж точно будет последняя. Для Альбиона! А кто уцелеет, пусть скажет спасибо шайке маньяков во главе с Хэррингтоном!..

Сказал – и еле уклонился от удара в челюсть. Вильямс, в свою очередь, потерял самоконтроль и попытался меня нокаутировать. Он был вне себя. Я перехватил его руку, завернул за спину и толкнул в кресло.

– Сидеть! – гаркнул я, удерживая потерявшего голову лейтенанта от новых телодвижений. – Нашёл время выяснять отношения… Коли уж так не терпится набить морду руссофранку, разрешаю попробовать после похода в Вест-Кеннет. Если вернёмся, конечно… А пока слушайте внимательно и зарубите на носу: до войны считанные часы. Если Хэррингтон не отступит, то Николай с Наполеоном и подавно. – Я наклонился к поникшему в кресле Вильямсу. – Но, может быть, мы ещё сумеем её предотвратить…