Голубятня на желтой поляне: Роман-трилогия - Владислав Крапивин

недовольно:

— Подумаешь, Клоун! Что ты так его боишься?

Он решил, что я испугался мальчишки с улицы Речного флота! Там есть один такой вредный тип, семиклассник по кличке Клоун.

— Да не тот! Этот гораздо больше!

Юрка сморщил лоб.

— А откуда этот клоун узнал про искорку? Ты, наверно, болтал направо и налево?

— Ты, наверно, сам болтал! — взвился я. — Вместе с Янкой!

— Чего ты на Янку-то зря… — хмуро сказал Юрка.

— Потому что…

«Потому что Янку ты выслушал бы до конца. Не дергался бы от нетерпенья». Но я не стал это говорить. Отвернулся.

— Знаешь что? Давай искорку мне, — предложил Юрка. — А, черт… На этой дурацкой форме ни одного нормального кармана.

Он врал: форму дурацкой он не считал, она ему нравилась. Но он был в ней не такой, как в прежние времена. Не тот сердитый, насмешливый, но все равно лучший друг Юрка. Другой…

— Не дам я тебе искорку. Не ты зажигал, — тихо сказал я.

Юрка не разозлился. Миролюбиво посоветовал:

— Тогда спрячь дома. А к трем часам принеси в вагон. Там во всем и разберемся.

— Сам знаю, — буркнул я.

— Эх ты, Гелька ты, Гелька… — вдруг вздохнул он.

Я вскинул глаза. Потом встал.

— Ты еще скажи «Копейкин»…

Юрка быстро улыбнулся:

— Не скажу… Ну, до встречи в «Курятнике».

Он положил мятый платок на голову гнома и ушел с поляны. Я подумал и медленно двинулся следом. Просто не знал, что делать. Шагов через десять я увидел на тропинке барабанную палочку. Поднял ее, покачал в руке — легонькую, точеную.

Юркина? Потерял? Как же барабанщик без палочки?

Я выскочил на аллею, кинулся вдоль цветников туда, где не умолкали барабаны. Что-то зацепило мою ногу, я полетел и плашмя проехался по мелкому гравию.

Вскочил…

За что я запнулся? Ничего на аллее не было, ровненько все… Кажется, кто-то хихикнул. Я со злостью огляделся. Но кругом ни души. Только гипсовый гребец-физкультурник стоял на покрашенном белилами постаменте. Он небрежно изогнулся, опираясь на тонкое весло. Смотрел поверх деревьев и — мне так показалось — нахально улыбался белыми губами.

«Ах ты гад!» Я от досады и от боли просто взбесился. И с размаху швырнул в болвана палочкой.

Палочка пошла странно — петлями, как бумеранг. Но попала! Головкой клюнула гребца в плечо. И… он треснул!

По гребцу разбежались черные щели, упало весло с отвалившейся рукой, посыпались куски гипса. Часть шеи вывалилась, и открылся железный стержень.

Я перепуганно мигал несколько секунд, потом рванул через клумбы — подальше от места преступления! Не хватало еще, чтобы меня поймали за разбивание скульптур! Как Ерему…

Кто же знал, что этот гипсовый дурак такой хилый?

Я остановился у фонтана с чугунными цветами и каменными лягушками. Сел на край бассейна, вытащил платок с бурыми пятнами, промыл ссадины на левом локте. И подумал, что мне еще повезло: я пострадал меньше Юрки.

А пробирка не разбилась?

Нет, вот она, целая. Искорка на месте, хотя еле видна при солнце.

Я застегнул карман…

— Травушкин!

Звонкий такой голосок. Я оглянулся. Рядом стоял вчерашний знакомый, мальчик-огонек. Он был не в алой рубашке, а в синей матроске, но я его сразу узнал. Он улыбался. И я улыбнулся, несмотря на боль от царапин и ушибов. После всех неприятностей было так хорошо увидеть веселого Огонька.

— Тебе письмо от Еремы! — Огонек протянул свернутый в четвертушку лист. — Он меня встретил и говорит: «Знаешь Травушкина? Разыщи его, дело срочное, а я ковыляю медленно…»

Я сразу понял Еремину хитрость: он, бедный, мучится от нетерпения, хочет скорее узнать, получилась ли искорка. А в парк, где он когда-то нахулиганил, идти не решается.

— Разве ты знаком с Еремой? — спросил я.

Огонек улыбнулся еще шире:

— Ага… Он мне много раз игрушки делал… Я побежал!

— Ладно. Спасибо…

Что же пишет Ерема?

Я развернул лист и увидел раздерганные строчки:

«Биригитес их они не люди Приход ити вва гон я расскажу я узнал Эрема».

Я взглянул на Огонька, но тот был уже далеко. Помахал мне рукой.

Я перечитал записку. Почти ничего не понял, но стало опять зябко и неуютно. Ерема никогда не шутил и никогда не тревожился зря. Что-то случилось.

От парка до станции недалеко. Сначала — на холм, где ретранслятор, а оттуда — вниз.

И я побежал!

Я не успел…

Четвертая часть

ГДЕ СХОДЯТСЯ РЕЛЬСЫ…

Открытие

На пустыре за путями, у вросшего в землю бетонного блока, мы вырыли яму. Сложили в нее искореженное обломки. Засыпали, а сверху настелили дерн.

— Давай пиши, — сумрачно сказал мне Юрка. — Ты кистями работать привык…

Он дал мне кисточку и банку с черной несмываемой краской.

— Только не надо, что он был робот… — попросил Янка.

Я вывел на бетоне:

ЕРЕМА

Погиб 6 августа 210 г. к. э.

Вот и все. Я размахнулся и бросил банку далеко в траву. Отошел, чтобы ни на кого не смотреть мокрыми глазами. Все молчали. На станции весело играло радио, а в парке оркестр.

— А я-то хотел с ним пойти бродить по белу свету, — сказал сзади Юрка.

Я обернулся. Юрка дернул щекой и сказал снова:

— С ним да еще с Васькой…

— Не будет никакого Васьки, — вздохнул Глеб и стал сердито лохматить волосы.

Янка сидел на корточках у бетонного блока и разглаживал на дерне травинки.

Ерема погиб за час до того, как я сюда прибежал.

Он шел через пути к вагону. По ближней от вагона колее мчался электровозик технической службы. Ерема остановился метрах в двух от рельсов, чтобы пропустить его. Все это было у Глеба на глазах. Ерема стоял спокойно, на электровозик даже не смотрел. Когда машина проносилась мимо Еремы, из нее высунулось что-то длинное и тонкое — то ли рельс, то ли грузовая стрела. Концом она ударила Ерему в спину, и он взлетел высоко в воздух… А падал уже отдельными кусками…

Глеб оттащил обломки с рельсов и с полчаса сидел над ними, ошарашенный и беспомощный. Сделать ничего было нельзя — голова Еремы оказалась разбита