"Штрафники, в огонь!" Штурмовая рота - Владимир Першанин

– Говно, – сказал Антон. – Бывают же такие люди…

Я с ним согласился. Бой фактически закончился, Иванцов стрелял во фрица, который стоял с поднятыми руками. Позже и я стану более жестким в поступках, постигая безжалостную школу войны. Но Иванцова я осуждал и тогда, и после.

Странно отреагировал ротный Гладков. Вроде рассудительный хороший мужик. Но возмутившемуся парторгу посоветовал: «Не бери в голову! Шлепнул, и черт с ними! Лучше посчитай, сколько наших погибло».

Я считал, что бой уже кончается, но рота по дороге в деревню нарвалась на засаду. Из замаскированного дзота открыли пулеметный огонь. В запасной траншее заняли оборону остатки выбитых нами немцев. Рота снова залегла. Гладков приказал мне погасить дзот, но ничего не получилось.

Возможно, мои пули попадали в амбразуру, но дзот продолжал вести огонь. Немцы хорошо пристрелялись. Несколько пуль разорвали кожух, одна пробила щит насквозь, «максим» вышел из строя. Дзот стали обходить с флангов, но двое бойцов попали на противопехотные мины. У одного ногу до колена словно протянули через барабан молотилки, сплющило так, что торчали осколки костей. Второму «повезло», оторвало кусок пятки вместе с каблуком. Идти вперед больше никто не решался.

С час лежали под пулями, затем ротный приказал Иванцову сделать круг и обойти дзот с тыла. Лейтенант повел свой поредевший взвод, а мы ждали. Курили, пытались прицельными выстрелами попасть в амбразуру. Ничего не получалось. Мишка, семнадцатилетний ординарец Гладкова, суетился, без конца высовывался. Его приметили и достали очередью через метровый снежный бруствер.

Пули попали в верхнюю часть груди, порвали легкие. Мальчишка умирал тяжело, хрипел, захлебываясь розовой пеной. Гладков, у которого сын был такого же возраста, вытирал слезы с лица. Стал вызывать добровольцев, чтобы забросали дзот гранатами. Все отмалчивались. Ротный глянул на дергающуюся в агонии ногу мальчишки, обутую в трофейный подкованный сапог, потом посмотрел на меня:

– Жалеете фашистов! Правильно их Иванцов застрелил. Ну, чего уставился? Бери гранаты и ползи.

Со мной впервые говорили таким тоном. Как лошадью понукали! Ну, дал бы нормальную команду, я бы ее выполнил, если бы раньше не убили. Обиду проглотил молча, сунул в карманы еще две «феньки», отложил автомат, снял полевую сумку (они мешали ползти). Капитан Гладков был не в себе, забыл, что уже послал взвод Иванцова зайти с тыла. А я вряд ли проползу и четверть расстояния. Отчетливая мишень на снегу. Но приказ, каким бы он ни был бессмысленным, обязывал меня его выполнять. Почему я? Просто подвернулся под руку в ненужный момент.

А ведь день начинался неплохо, и стрелял я точно в цель. Гладков стал что-то объяснять, каким путем лучше ползти, но я глянул на него с такой ненавистью, что он замолчал. Я прополз метра три, когда кто-то потянул меня за сапог. Это был Антоха Чепелев.

– Алексеич, взвод уже с фланга наступает. Чего Славка один сделает? – удерживая меня за сапог, убеждал ротного Чепелев.

Я уважал и буду уважать нашего рассудительного и решительного в бою капитана Гладкова, но до последних дней пребывания в роте не смогу простить ему этой слезливой слабости и той легкости, с которой он, не задумываясь, посылал меня на бессмысленную смерть. Чепелев бы меня не удержал, но Гладков, приходя в себя, пробормотал: «Отставить, Буканов». Старшина подсунул ему фляжку, и капитан, булькая, шумно отпил несколько глотков водки.

А дзот и траншею с засевшим немецким отделением раздолбал наш Т-34. Он вылетел на скорости из села, выстрелил раз-другой. Затем остановился и прицельным выстрелом ударил в основание дзота. Груда земли и бревен осела. Из траншеи выскочили с десяток немцев, но танкисты из своих пулеметов расстреляли почти всех. Двое или трое успели нырнуть в камыш.

Так закончился мой первый бой. Ночь провели среди разваленных домов, набились в землянки, выкопанные местными жителями. Полевые кухни приехали с запозданием. Пока их ждали, хлебнули, как следует, трофейного спирта. Пили почти без закуски. Я опьянел. Лейтенант Чепелев и оба наших помкомвзвода шумно обсуждали бой, повторяли, что я метко стрелял.

– Я не пулеметчик, – с трудом ворочая языком, отозвался я, – а командир взвода. Но завтра опять поползу гранаты кидать. В танк или колодец… как сверху прикажут. И вообще, идите вы все в жопу!

Дней восемь-десять мы вели наступательные бои. Наш полк повернули на северо-запад. Из населенных пунктов, которые мы освобождали, запомнилась Репьевка и крошечный хуторок Панино. Возле Репьевки наш батальон едва не подавили немецкие танки.

Спасло то, что успели укрепиться в старых траншеях. Из артиллерии у нас имелись две легкие полковые пушки, две «сорокапятки» и взвод противотанковых ружей. Еще привезли с вечера бутылки с горючей смесью (КС) и противотанковые гранаты.

От бутылок с КС бойцы шарахались, как от черта, хотя на ближнем расстоянии это было эффективное оружие. Зато все знали, что разлитую и вспыхнувшую жидкость ничем не погасишь. Жар в тысячу градусов сжигал железо, а от человека, по слухам, оставались головешки. Противотанковые гранаты РПГ-41, весом полтора килограмма, может, и были хороши в условиях городских боев, но из траншеи даже тренированный боец мог бросить ее метров на десять.

Гладков приказал выделить по пять-шесть подготовленных гранатометчиков в каждом взводе. Требовались бойцы не только физически сильные, но и с крепкими нервами. Со скрипом набрали группу, усилив ее командирами отделений. Я уже хорошо знал всех бойцов своего взвода.

Выделялся ефрейтор Завада, широченный в плечах парняга из Донбасса. Взвешивая в руке РПГ-41, слишком широкую в корпусе, он пообещал, что закатит «цею мандулину» прямиком в танк, и спросил, правда ли, что за подбитый немецкий танк дают орден. Во всей роте ни у кого не было ни одного ордена, лишь медаль у Гладкова и еще одна у кого-то из бойцов. Я пообещал сразу представить Заваду к ордену Красной Звезды, если удачно попадет. Но боец не был настолько наивным. Знал, что орденами рядовых награждают очень редко.

– Да ладно, чего там. Попаду и без ордена.

Господи, какие хорошие ребята были во взводе! У сержанта Яши Звонарева пропали без вести два старших брата, а скоро должны были призвать в армию младшего. Он переживал за него больше, чем за себя, прикидывал, закончится ли война через полгода или хотя бы через год. И с грустью поразмышляв, сообщал свое мнение, что через год война никак не кончится. Слишком далеко зашли фашисты.

С немецкими танками мы столкнулись. Но в тот период (как я позже пойму) фрицы только готовились к главным ударам. Пока же наступали мы, хоть и с остановками. На наши позиции с ходу пошли штук двенадцать танков и несколько бронетранспортеров. Вряд ли бы мы выдержали такой удар, но за ночь подбросили батарею ЗИС-З, сильных противотанковых орудий конструктора Грабина.

Бой фактически шел между артиллерией и танками. Мы сидели в траншее и вертели головами, слушая, как летят снаряды. Особенно противно и нервозно выли противотанковые болванки, хотя для нас они были менее опасны и шли в сторону наступающих панцеров.