Наследство огня - Юлия Мидатовна Аметова

вместе с рыжими птицами-огневиками. Куда он?

– Так ты что, будешь помогать, князь, или ты такой же, как эти слюнтяи? – топорща бороду, проговорил Гошар. – А то ведь я только с теми, кто верен, такой добрый, как с тобой. А кто предаст, тот у меня быстро в кругу окажется!

Рампер продолжал кружиться, над крепостью. Ах, вот как? Мадор мыслью выдернул из ножен украшенный самоцветами меч Гошара. Подчиняясь мыслесиле и голубому камню, меч закружился, развернулся, прицелился, и как стрела, насквозь пробил грудь предателя. Казнь совершилась!

– Вот это удар! – одобрил воевода. – Хвалю! Кончай забаву, ребята! Поезжай рядом со мной, князь Мадор!

Мечи опустились, рампер Правого Дела, сделав еще пару кругов, плавно опустился в руку Мадора, а меч Гошара вернулся в ножны. Гошар тронул своего ящера, Мадор двинулся рядом. Отряд, выстроившись цепочкой, входил в город, а следом внутрь крепостных стен вбегала толпа убогих жителей деревеньки. Узкие улицы не вмещали в себя всех желающих, бездарные глазели с крыш, с заборов и из окон, самые любопытные выбегали из калиток и тыкали пальцами в зеленые туши самых крупных живоглотов.

Воевода Гошар направился к небольшому, темно-коричневому зданию без окон, опутанному цепью золоченых узоров. Там были и звери, и цветы, и листья, и горящие факелы и языки пламени, и солнце с лучами. Это определенно был храм Огня, которому издавна поклонялись бездарные. Знакомые стихи сами собой всплыли в памяти Мадора.

Молят бездарные силу Огня,

Нет своей у них силы.

Светят их факелы средь бела дня,

В храме молитвы унылы.

Унылых молитв не было слышно, но золоченая дверь открылась, и в низком темном проеме появилась мерцающая золотом фигура. Согнувшись пополам, она прошла в дверь и встала перед храмом, мягким широким движением подняв перед собой обе руки. Фигура казалась очень высокой в своем золотистом балахоне до пят и остроконечном колпаке, в котором были прорезаны отверстия для глаз. Воевода Гошар спрыгнул с ящера и подошел к золотистой фигуре.

– Благослови Огнем на княжение, святой брат первосвященник, – сказал Гошар так грозно, будто потребовал немедленно сдаться на милость победителя. Первосвященник продолжал стоять молча, не двигаясь с места.

– Слышишь меня, меднобокий брат? – раздраженно спросил воевода, расставив ноги в боевую стойку и положив руку на рукоять вернувшегося меча.

– Слышу, – раздался низкий мужской голос из-под колпака.

– Ну так неси огонь и золото, да скорее! Ты меня знаешь, упрашивать не стану!

Первосвященник молча повернулся и, низко склонившись в дверях, исчез в храме. Гошар подал какой-то знак рукой, и несколько разряженных людей, прежде сопровождавших советника-ключника Вариполли, чуть не бегом помчались в ярко расписанное здание напротив храма. Мадор подумал, что это княжеский дом, поскольку ничего красивее и богаче на городской площади не было.

Воины оставались на площади, придерживая ящеров, переговариваясь и смеясь. Толпа вокруг тоже улыбалась, как будто не было страшной казни на дороге, не был свергнут временный правитель города, и как будто никто из этой толпы не рисковал быть казненным в любое мгновение. Этих убогих тварей даже казнь не напугала!

Особняком от толпы держались бойцы в красно-зеленых кафтанах и кожаных штанах в обтяжку. Все они с подозрением поглядывали на Гошара и его отряд, не снимая рук с оружия. Судьба отряда охраны их, видимо, убедила, и они молчали, но не приветствовали нового князя. Странно было видеть подобное у низших существ, но сейчас Мадор, как и они, мог только наблюдать.

Наконец появился трон – четверо придворных выволокли его из дверей расписного княжеского дома и, сопя от усердия, потащили по гремящим ступенькам . У крыльца они подождали, пока не явятся еще трое, со свернутым в трубку ковром. Ковер раскатали перед входом в храм, четыре факела поставили по его углам, а трон справа от входа, лицом к площади. Еще шестеро придворных, поставили на ковер три высоких кувшина с вином, а венцом всего оказалась огромная золотая чаша с коваными узорами. Блестели замысловато выгнутые ручки на ее боках, и драгоценные камни по краю, в пузатых боках отражалась площадь и небо с птицами.

Придворные обступили подготовленное место и вот, наконец, золотистая фигура первосвященника выплыла из храма на середину ковра. В руках безликий служитель Огня держал круглое золотое блюдо, вогнутое посередине, и в самой низкой его части трепетал едва заметный под солнцем язычок огня. Первосвященник запел молитву, все притихли.

– Княжеский трон не пустует без времени,

Ждет он лишь ветвь благородного племени.

Пламя священное светлую тайну

В час сей благой осветит не случайно.

Волей Огня, как нам предки велят,

Пусть начинается светлый обряд.

Первосвященник плавным шагом обошел все четыре угла ковра и длинной палочкой, на которую был намотан пучок сухой травы, зажег от огня, горящего в блюде, все четыре факела. Они горели почти без дыма, распространяя вокруг приятный запах хлебного дерева. Да это же обряд первого хлеба, который до сих пор соблюдают в нимелорских деревнях! И в «Неукротимом» об этом сказано!

Дай мне, земля, твоих первых плодов,

Дай мне огня и силы.

Славны плоды неустанных трудов,

Славно, что есть и что было…

Так и Неукротимый праздновал, должно быть, сбор первого урожая в году. Надо же, у бездарных хватило ума последовать обычаю высокоразвитого народа! Ну что же, неплохо! Надо присмотреться к этому обряду внимательнее, обычай тоже послужит доказательством, когда Мадор вернется домой и будет убеждать новых переселенцев лететь на Живой Огонь!

Первосвященник приподнял блюдо, кивнул высоким колпаком, и воевода Гошар, гремя высокими всадническими каблуками и звеня шпорами, прошагал к нему.

– Славный Гошар, обожжен будь на княжество,

Чистый Огонь осветит тебе путь.

Светлым и честным пусть путь сей окажется,

С этой дороги тебе не свернуть.

Гошар завернул рукав кафтана и протянул руку над блюдом с огнем. Лепесток пламени почти касался кожи, и Мадор понял, почему такие обряды назывались «обжиганиями». В «Неукротимом» так обжигали руки жених и невеста в знак нерушимой верности. Было там что-то такое…

Верность хранить я вечно смогу,

Если хоть слово ты скажешь.

Руки с тобой над огнем обожгу,

Коль к нему путь укажешь.

Значит, обжигание огнем считалось священным не только при супружеских, но и при всяких других клятвах. С другой стороны, на Нимелоре в старину часто говорили о приведении князя или короля к власти как о супружестве со страной. Разумно и возвышенно, но это не для подлых по природе мохномордых. Мадор это знал так же точно, как то, что он