Флэшмен под каблуком - Джордж Макдональд Фрейзер

Так что можете себе представить, какая веселая, беззаботная жизнь шла при ее дворе, и моя роль в ней определялась способностью оседлать фортуну. Как вскоре стало понятно, мое положение оказалось привилегированным. Помните, я рассказывал вам, как не жалел сил, заискивая перед военной знатью? Так вот, в недолгом времени они уже возвращали мне должок, хоть официально я был всего лишь рабом. Они льстили мне как-то жалостно даже, обливаясь потом и трясясь под своими дурацкими мундирами – они знали, что стоит мне шепнуть ей на ушко одно слово – и их ждет котел или крест. Зря боялись: мне с трудом удавалось даже отличить одного из них от другого, да и в любом случае я так беспокоился о собственной шкуре, что мне и в голову бы не пришло использовать ее черное ухо иначе, как объект для покусывания в любовных играх.

Вас может интересовать, как мне удавалось выносить все это или как удавалось заставлять себя любить этого зверя в женском образе. Ладно, отвечу – поставь вас перед выбором: постель или котел с кипятком, вы недолго будете выбирать куда прыгать, уверяю вас. Коли на то пошло, ниже шеи она была весьма даже ничего, и я, похоже, ей нравился, что весьма помогало. Вы, быть может, не поверите (я и сам не очень верю), но случались иногда моменты – каким-нибудь теплым тихим вечером, когда мы дремали в кровати или нежились в ванной, и я, бросив украдкой взгляд на безмятежную черную физиономию, довольно миловидную, когда с закрытыми глазами, – чувствовал к ней нечто вроде симпатии. Нельзя ненавидеть женщину, с которой спишь, так мне кажется. Но заметьте, стоило черному веку подняться и глазу впериться в тебя, начиналась совсем другая история.

Высказав так много нелестного – и по праву, – я чувствую себя обязанным сказать одну вещь в ее оправдание. По крайней мере некоторые из злодейств Ранавалуны, особенно в части преследования христиан, – замечу, кстати, что во время пребывания на Мадагаскаре я к таковым не относился, что и прошу принять к сведению всех, кому интересно – вдохновлялись хранителями ее идолов. Я уже говорил, что у них нет религии, и это правда: суеверия тут не покоятся на организованном базисе; зато есть парни, способные читать предзнаменования и гадать по камням, палкам и кучкам грязи, выполняющим у них роль богов. У королевы имелись два артефакта: кабаний клык и бутылка, с которыми она имела обыкновение разговаривать.

Конечно, хранители помогли ей, тогда еще совсем юной, взойти на трон, когда ее муж-король умер и племянник последнего по закону имел все права унаследовать престол. Хранители, выполняя роль авгуров, заявили, что знамения говорят в пользу Ранавалуны. Поскольку она сама тем временем организовала coup d’état[131], перерезав несчастного племянника и подвернувшуюся под руку родню, хранители оказались правы – они поставили на верную лошадь. Ранавалуна подпала под их влияние до такой степени, что даже согласилась перебить своих любовников, осуществивших для нее переворот, и впоследствии тоже часто прислушивалась к советам хранителей.

Я всегда держался крайне предупредительно: «утро доброе» и «вот вам доллар», – с этими мерзкими скотами, шмыгающими по дворцу с разными лоскутами, шнурками и лентами, которые, видимо, являлись какими-нибудь могущественными идолами – откуда мне было знать? Они не хуже кабинета министров помогали Ранавалуне вершить политику, высыпая на доску вроде шахматной бобы и строя различные комбинации,[132] итогом которых, как правило, являлась чья-нибудь насильственную смерть. Королева принимала их в любой час – я наблюдал, как она восседает на троне, служанки примеряют ей новые французские туфли, а эти ребята возятся в сторонке, бормоча над своими бобами; выслушав их совет, она зловеще кивает, находит взглядом клык или бутылку, как бы в поисках одобрения, и выносит приговор. Однажды они ввалились в комнату, когда мы принимали ванну; продолжать наши занятия, пока они раскладывали кости, было крайне неуютно, но Ранавалуна даже бровью не повела.

Если и оказывал влияние на нее еще кто-то кроме этих бормотунов и собственных необузданных страстей, так это ее единственный сын, принц Ракута, – тот самый малый, к которому Лаборд пристроил Элспет. Принца провозгласили наследником, хотя был он не сыном короля, а одного из ее любовников, которого она впоследствии сплавила куда подальше. Впрочем, по малагасийскому закону, любой сын вдовы, законный он или нет, считался сыном ее покойного мужа, так что Ракута должен был унаследовать трон. И у меня сложилось впечатление, что весь Мадагаскар давно не прочь выкрикнуть: «Да здравствует король!» Должен сказать, вопреки предвзятому мнению, сложившемуся у меня о нем, принц оказался полной противоположностью своей матери: добрый, жизнерадостный юноша, делавший все возможное, чтобы образумить свою кровожадную родительницу. Всем было известно, что если принцу случалось вдруг оказаться там, где палачи королевы готовились привести приговор в исполнение и он приказывал им отпустить жертву, они слушались, и мамаша тоже не говорила ни слова. Ему стоило бы, в целях снижения смертности, без конца рыскать по стране, выкрикивая: «Отставить!», но принц и так старался, и люди любили и благословляли его, что вполне естественно. Почему Ранавалуна не покончила с ним, ума не приложу – видно, какая-то роковая слабость.

Как бы то ни было, упоминание о Ракуте возвращает нас к ходу рассказа, ибо через три недели с начала исполнения своих новых обязанностей я встретил его и соединился, пусть на миг, со своей дорогой женой. До того момента я пару раз встречался с Лабордом, когда тот считал момент безопасным, и докучал ему просьбами свидеться с Элспет, но француз отнекивался, говоря, что это слишком рискованно и нужно дождаться благоприятного момента. Дело обстояло так: Лаборд объяснил Ракуте, что Элспет моя жена, и умолял позаботиться о ней, спрятав поглубже, ибо если королева разнюхает о существовании у своего нового любовника и фаворита жены, то адье – не сносить головы миссис Флэшмен, да скорее всего и юному Гарри тоже. Ревнивая старая ведьма. Ракута, будучи добрым малым, согласился, и Элспет оказалась в полной безопасности, да и обращались с ней не как с рабыней, а как с гостьей. А мне в то самое время, заметьте, приходилось из последних сил ублажать эту ненасытную бабуиниху! Элспет, слава Б-гу, об этом ничего не сказали, навешав ей лапши про мои очень важные военные обязанности, что, впрочем, было почти правдой.

Странное положение вещей, скажете вы, но для Мадагаскара – ничего необычного, мне приходилось наблюдать и слышать куда более причудливые истории. В первые несколько месяцев я был настолько ошеломлен случившимся, что просто принимал эту запутанную ситуацию как факт. Только две вещи беспокоили и озадачивали меня. Как могла королева, в руках которой имелась всепроникающая шпионская сеть под началом мистера Фанкануникаки, ни сном ни духом не знать о прекрасной златовласой рабыне, поселившейся во дворце ее сына? И с какой стати – вот это самое интересное – Лаборд и Ракута решили принять во мне и Элспет такое нежное участие? Кто я для них, в конце-то концов? Я, как вы могли убедиться, подозрительный тип и не склонен верить в альтруистические порывы. У меня не исчезало ощущение, что здесь не все чисто. И оно оправдалось.