Холодная рука в моей руке - Роберт Эйкман

Ниже я привожу все, что мне удалось от них узнать; отделять друг от друга факты, сообщенные той или иной дамой, невозможно, да и бессмысленно.

Где-то в обеденное время около наших ворот остановился черный автофургон. Все три леди были единодушны насчет его размера; они утверждали, что он был значительно больше обычного фургона для перевозки мебели. Одна из них клятвенно заверила меня в этом, другие с готовностью подтвердили ее правоту. Из моего дома в этот огромный фургон перекочевали только часы – по крайней мере, дамы не видели, чтобы туда грузили что-то другое; часов, впрочем, было так много, что наблюдательницы отказывались верить своим глазам. Погрузкой, по их словам, занималась Урсула, и это была для нее «ужасно тяжелая работа»; водитель фургона праздно стоял в стороне, вызывая тем самым у моих осведомительниц растущее негодование. Но когда дошло до самых тяжелых экземпляров, напольных часов и огромных часов с боем, мужчина наконец пришел на помощь Урсуле; он чрезвычайно ловко управлялся с этими громоздкими предметами и погрузил их в фургон в одиночку, без всяких видимых усилий.

– Это был высокий здоровенный парень, – заметила одна из дам.

– Такой же здоровенный, как его фургон, – добавила другая, и слова ее прозвучали скорее благоговейно, чем шутливо.

– И долго все это длилось? – спросил я.

– Впечатление было такое, что это длится несколько часов. Бедная миссис Ричардсон совершенно выбилась из сил, таская все эти часы.

– Возможно, мужчина в это время укладывал часы в кузов?

– Нет-нет, – затрясли головами все трое.

– Он просто стоял в стороне, ровным счетом ничего не делая, – заверила меня одна леди, а две остальные по очереди добавили:

– Да, стоял сложа руки.

Повисло молчание.

Сделав над собой отчаянное усилие, я задал следующий вопрос:

– И чем же все закончилось?

Закончилось все тем, что Урсула села в кабину рядом с водителем, и большой черный фургон уехал.

– В какую сторону он поехал? – спросил я, сознавая идиотизм этого вопроса.

Все три махнули руками в сторону дороги.

– Нам это показалось до такой степени странным, что мы, не сговариваясь, бросились друг к другу.

Я кивнул.

– Вы знаете, впечатление было такое, словно миссис Ричардсон сражается с часами. А они не хотят уезжать. А этот тип просто стоял в сторонке и наблюдал, как она мучается.

– Сражается с часами? – уточнил я. – Вы хотите сказать, часы были для нее слишком тяжелыми и громоздкими?

– Не только, – покачала головой одна из дам, возможно более склонная к смелым предположениям, чем две прочие. – Мне показалось, что часы – по крайней мере, некоторые из них – пытались вырваться у нее из рук. – Она смолкла и вопросительно посмотрела на приятельниц. – А вы что скажете? Вам не показалось, что часы хотят вырваться?

– Да, иногда я замечала что-то в этом роде, – заметила одна. Вторая сочла за благо промолчать.

– А когда дошло до самых больших часов, они тоже вели себя подобным образом? – обратился я к самой смелой даме.

Но на этот раз все три проявили единодушие. Нет, большие часы грузил здоровенный парень, в его руках они были послушны и покорны, и он справился с ними без труда.

– Что вы теперь намерены делать? – спросила одна из дам.

Трудно поверить, что в подобных обстоятельствах можно задать столь бестактный вопрос, но тем не менее он прозвучал.

Имея некоторый опыт решения неловких ситуаций, я после недолгого раздумья нашел вполне удовлетворительный ответ:

– Должно быть, моя жена решила избавиться от своей коллекции. Меня это ничуть не удивляет. Мне самому частенько приходило в голову, что для такого количества часов дом наш слишком мал.

Пришел черед дам призадуматься, решая, что сказать.

– Теперь вам будет намного спокойнее, – произнесла одна из них. Вне всякого сомнения, она хотела проявить любезность и выразить дружеское расположение.

– Да, – ответил я, растянув губы в улыбке, которую отработал в офисе, общаясь с клиентами. – Полагаю, всем нам будет спокойнее.

Я слишком хорошо знал, как далеко разносится шум, производимый часами Урсулы.

– Неудивительно, что часы не хотели уезжать отсюда, – добавила дама, решившая быть любезной. – У вас с миссис Ричардсон им так хорошо жилось, – изрекла она с сентиментальной улыбкой.

Две другие дамы сочли, что повторять эту фразу не стоит; заключив меня на прощание в легкие объятия, все три удалились.

Я закрыл входную дверь, задвинул засов и вернулся в гостиную. Возможно, детали, валявшиеся на ковре среди роз, выпали, когда Урсула «сражалась» с часами. Возможно, часовой гигант, останки которого я видел в холле, отказался повиноваться даже другу Урсулы, этому любителю стоять в стороне, сложа руки; часы одержали над ним верх, правда, ценой собственной жизни.

Шаг за шагом я обошел весь дом. Все часы исчезли, оставив лишь отметины на стенах и царапины на полу; все, кроме трех. Да, трое часов остались дома, двое – на своих прежних местах. Помимо гиганта в холле, я обнаружил небольшие часы, сопровождавшие нас с Урсулой во время медового месяца. Судя по всему, Урсула извлекла их из какого-то тайника и не стала брать с собой. Часы стояли в спальне, на туалетном столике; они шли, но при этом не тикали. Впрочем, они никогда не тикали. Неужели они шли все эти годы, с удивлением подумал я; неужели они продолжали показывать время, даже не видимые никому? Часы, доставшиеся моей матери по завещанию старого мистера Розенберга, тоже остались на прежнем месте; то были квадратные, солидные часы без всяких лишних украшений, модель, излюбленная в Мидленде. Правда, каждые два часа они убегали как минимум на пять минут, что делало их совершенно бесполезными в плане определения времени. Мать вечно возилась с так называемым регулятором, в ранней юности я этим тоже занимался, но все регуляторы были так же бессильны совладать с этими часами, как кнопки управления светофором на пешеходном переходе.

Я понуро бродил из комнаты в комнату; вновь оказавшись в гостиной, сложил все детали, валявшиеся на ковре с розами, в аккуратную кучку. Эту работу я проделал с большим тщанием, потратив на нее немало времени; сверху водрузил оставшиеся часы. Потом поднялся в свой кабинет, отпер ящик письменного стола и извлек оттуда дубинку.

Эту увесистую штуковину я когда-то смастерил своими руками; она годилась для многих целей, в том числе для самозащиты – именно так я использовал ее в школьные годы. Тогда у многих парней были дубинки вроде этой. С тех пор как я окончил школу, у меня не было случая пустить ее в ход, хотя я всегда считал, что дубинка еще может пригодиться, – например, если в мой дом, невзирая на мое присутствие, проникнут грабители.

Усталый донельзя, я спустился вниз; усталость, однако, не помешала мне несколько раз ударить дубинкой по груде, возвышавшейся на ковре. Уцелевшие часы тоже не избежали побоища, напротив, оказались на его переднем крае. Приняв на себя удары моей дубинки, они превратились в осколки. Ничего красивого в них не было. Все, что связано со временем, отвратительно.