Пятьдесят оттенков темноты - Барбара Вайн

Интересно, стоит ли читать эту стенограмму? Зачем причинять себе боль и страдания, избежать которых все равно не удастся? Если бы у меня горел камин, как в сороковых годах, может, я поступила бы так, как поступал отец с приходившими зимой письмами, и бросила листки в огонь? Нет, напомнила я себе, сначала он их читал, причем нередко по многу раз, в зависимости от того, кто присылал эти письма.

Итак, приступим. По крайней мере, здесь не вся стенограмма, а только самое важное, как утверждает Стюарт. Главным свидетелем защиты была Джози, и это часть ее показаний. Адвокат просит ее описать, что случилось после того, как Иден и ее подручные забрали Джейми.

Джозефин Кембас: Я вернулась в дом вместе с ней. Она была в истерике, кричала и плакала. В доме нашлось бренди, и я налила ей немного, добавив в стакан воды. Я хотела позвонить в полицию, а она сказала, что это бесполезно, и тогда я ответила, что поговорю со своим сыном. Он знает, что нужно делать.

Судья Ламберт: Ваш сын полицейский?

Миссис Кембас: Нет, милорд, он адвокат.

Адвокат: Вы поговорили с сыном, миссис Кембас?

Миссис Кембас: Пыталась. Назвала его номер оператору. Вера, миссис Хильярд, выхватила у меня трубку. Сказала, что адвокаты и полицейские тут не помогут.

Адвокат: Вы спросили, почему?

Миссис Кембас: Она ответила, что вся подноготная известна только им с сестрой. Это ее слова. Она сказала, что поедет в Гудни-холл, чтобы поговорить с сестрой и мужем сестры. Ей нужно поговорить с мужем сестры, повторяла она, и, если потребуется, она будет ждать там, на пороге, пока он не вернется. К тому времени она вроде бы успокоилась. Как будто покорилась судьбе. Как будто…

Судья Ламберт: Не имеет значения, какой она вам казалась, миссис Кембас. Суд хочет знать, что вы видели и слышали, а не ваши предположения.

Адвокат: Миссис Хильярд поехала в Гудни-холл и вы поехали с ней?

Прокурор: Милорд, вам не кажется, что мой ученый коллега задает наводящие вопросы свидетелю?

Судья Ламберт: Да, возможно.

Адвокат: Прошу прощения, милорд. Я сформулирую вопрос по-другому. Миссис Кембас, что делала миссис Хильярд потом?

Миссис Кембас: Надела пальто, схватила сумочку и заявила, что доедет на автобусе до Бьюреса, а там будет ждать автобуса до Гудни, если я не отвезу ее на машине. У меня не было особого желания ехать. Я не хотела вмешиваться, но согласилась ее отвезти, рассчитывая, что не буду входить в дом — просто высажу ее и вернусь. Я пошла домой, взяла машину и отвезла миссис Хильярд в Гудни-холл. Когда мы приехали туда, она умоляла меня позвонить в дверь, утверждая, что ее саму просто не пустят в дом.

Адвокат: Вы исполнили ее просьбу?

Миссис Кембас: Сначала отказывалась, не хотела идти, но в конце концов уступила. Дверь мне открыл мистер Пирмейн. Он сказал…

Адвокат: Вы не должны говорить нам, что сказал мистер Пирмейн, если миссис Хильярд при этом не присутствовала. Она присутствовала?

Миссис Кембас: Нет, она была в машине.

Адвокат: Очень хорошо. Что вы сделали, выслушав мистера Пирмейна?

Миссис Кембас: Вернулась к машине, позвала миссис Хильярд, и мы обе вошли в дом в сопровождении мистера Пирмейна. Там больше никого не было. Миссис Хильярд сказала, что ей нужно кое-что сообщить мистеру Пирмейну, поговорить с ним наедине, и попросила меня на минутку выйти. Я ответила, что поеду домой, что у меня нет причин оставаться, однако она умоляла подождать ее, просто ненадолго выйти из комнаты. Мистер Пирмейн сказал, что догадывается, о чем она собирается с ним говорить, — он уже знает, жена сказала ему несколько дней назад. В этот момент в комнату вошла миссис Пирмейн и заявила миссис Хильярд: «Я все ему рассказала…»

Я отложила стенограмму. Нечто подобное мне приходилось читать и раньше — такие документы мне показывал муж, и я видела их в книге «Знаменитые судебные процессы Великобритании». Все они очень похожи и выглядят какими-то искусственными; люди в них изъясняются языком, ограниченным обстоятельствами, в которых они оказались. Тем не менее все меня убеждали, что стенограммы являются точной записью всего сказанного. Странно… Как бы то ни было, именно с этого момента начала свой рассказ Джози — в тихой, замкнутой, напряженной атмосфере жарко натопленной гостиной моих родителей. Она повторила слова Иден, которые та произнесла тем апрельским утром, войдя в салон своего дома.

— Этим ты ничего не добьешься, Вера. Я все рассказала Тони. Рассказала, что Джейми мой сын.

Конечно, мы знали. К тому времени уже знали. Голые факты достигли наших ушей, несмотря на то, что мы, словно страусы, прятали голову в песок. От Джози нам были нужны подробности, мелочи, которые окружали эти голые факты, словно полупрозрачная вуаль. Наклонившись вперед и глядя не на нас, а на огонь в камине, она рассказывала:

— Вера вскрикнула. Я так и не поняла, отрицала она это или нет. Тони — мы с ним не были знакомы, но я буду называть его так — выглядел мрачным. Несчастным. Он стоял и кивал головой, прикрыв глаза. Ваша сестра — я имею в виду Эдит, Иден, — сказала: «Он мой ребенок. Вера его только вырастила. Она сама предложила, и я признаю, это было благородно с ее стороны, просто замечательно, но о том, чтобы оставить его себе, речь никогда не шла». «Ты лгунья!» — крикнула Вера. Тони был ужасно смущен. Мне кажется, что он относится к тому типу людей, которые больше всего теряются в трагической ситуации. Он сказал: «Миссис Кембас не нужно об этом знать. Это частное дело, пусть оно таким и останется». «Нет, — возразила Вера. — Пусть все знают. Я не позволю вам это замолчать. Я буду кричать на всех перекрестках, как она со мной обращалась, змея подколодная, жестокая мучительница. Я хочу видеть своего мальчика, — потребовала она. — Где мой мальчик?» «Он не твой мальчик, — сказала Иден. — Мой. И будет принадлежать мне и Тони. Мы собираемся официально его усыновить». «Как ты можешь усыновить собственного ребенка?» — воскликнула Вера, и это было единственным, что хотя бы напоминало уступку. Разумеется, собственного ребенка можно усыновить, если он незаконнорожденный. Я спрашивала своего сына.

— Вера начала оскорблять Иден. Наверное, вы не захотите услышать, что она говорила, то есть ее собственные слова?

— Только суть, — сказал мой отец, покачав головой.

— Пожалуй, это можно назвать обвинениями в безнравственности. Иден это очень не нравилось. Тони выглядел так, словно вот-вот упадет в обморок, но Иден оставалась абсолютно спокойной. Она нам все рассказала, то есть мне и Тони. Я уверена, ее муж раньше не знал всех подробностей. Он сел и закрыл лицо руками.

Выяснилось следующее: осенью 1943 года Иден обнаружила, что беременна. От кого, она не стала уточнять. И тогда вмешалась Вера, заявив, что Иден спала с десятком мужчин, в том числе с американским солдатом, пуэрториканцем из Гарлема, который в то время был самым красивым мужчиной в Лондондерри. У Джози сложилось впечатление, что эти сведения Вера почерпнула из самого первого признания Иден. Несомненно одно — у светловолосого Джейми карие, южные глаза и светло-оливковая кожа, никогда не обгоравшая на солнце. Сама Иден, похоже, пыталась убедить Веру (и Вера в то время верила), что у нее страстный роман с офицером королевского флота, который погиб в результате торпедной атаки на фрегат «Лаган» в 1943 году. Как тут не вспомнить другого морского офицера, тоже утонувшего вместе со своим кораблем, любовника или предполагаемого любовника Иден, фигуранта самого грандиозного розыгрыша Фрэнсиса? Вера и Иден, бедняжки, оставались снобами до самого конца.