Сердце твари - Наталья Караванова

Было в мальчишке что-то, чего раньше Клим и не заметил бы, а заметив, посчитал бы не важным. И готовое сорваться с губ требование развернутого доклада так и не было озвучено.

Клим сел напротив – кресел в комнате было четыре, их притащили сюда, когда мастер был лежачим больным, для удобства всех, кто приходил посовещаться. Подождал минуту, не начнет ли Олег рассказывать сам. Но он молчал, только нервно теребил ремень своей сумки.

Мастер осторожно спросил:

– Ты здоров? Есть хочешь?

Олег замотал головой. Не считал он собственное здоровье или еду чем-то важным. Сказал резко:

– Не надо со мной так говорить. Словно ничего не случилось. Пожалуйста. Я сейчас все объясню.

Клим ждал объяснений минуту, потом все-таки сказал сам:

– Итак, ты отправился в город.

Мальчик кивнул. Потом быстро вынул из сумки толстую связку листов. Протянул:

– Вот. Дальгерт просил вам передать.

– Благодарю. Значит, все-таки вы встретились.

– Да.

– Это все, что ты хотел мне сказать?

– Нет.

Он собрался с духом и медленно и четко произнес:

– Вы были правы, мастер. Я не должен был уходить из Убежища.

– Хорошо, что ты это понял.

– Я во всем виноват. Дальгерта арестовали из-за меня. Я… это я его, получается, убил…

Клим сосчитал в уме до пяти. Ему двенадцать лет. Всего двенадцать.

– Даля убили?

– Нет. Его отдали Леку, но это все равно, что убили.

– Я понял. Так…

– Я пойду. Я передал записи. То, что я сделал, нельзя прощать. Я должен уйти.

– Я, я, я… – с отвращением передразнил мастер. – Ставишь себя в центре событий? Неужели тебя, юноша, это приключение ничему не научило?

– Научило. Мне нельзя доверять ничего важного, я слишком дорого обхожусь Убежищу.

Клим с великолепным презрением спросил:

– Значит, ты считаешь, что Дальгерт зря рисковал жизнью и, вероятно, погиб, пытаясь вывести тебя из монастыря?

– Нет. Но… как я буду смотреть в глаза остальным?

– Будешь, – жестко сказал Клим. – Я не знаю как. Вероятно, тебе будет тяжело. Может быть, будет стыдно. Не знаю.

Он встал.

Посмотрел на Олега сверху вниз:

– Это не то наказание, которое бы ты сам назначил себе, я знаю. Однако уйти сейчас – значит забыть обо всем, что тебя связывает с Горным Убежищем. Стереть из памяти друзей и врагов. Даля – он тоже часть этой твоей жизни. Даже меня, хотя подозреваю, что обо мне ты забыл бы с легкостью и удовольствием. Занятия на боевой площадке. Костры. Магию. Ты уверен, что готов вычеркнуть все это из своей жизни?

– Я думал, мне больше нет здесь места.

– Твое место там, где тебе хочется быть. Там, где живет твое сердце. Да, сердце – опрометчивый советчик. Ты его слушай, но решает пусть разум.

Клим, неспособный на долгие душеспасительные беседы, поморщился и с удовольствием добавил:

– Если этот разум у тебя, конечно, есть…

Олег зажмурился. Мастер не дал ему придумать достойного ответа:

– В соседней комнате есть диван и постель. Ключ на столе. И не плачь, ради Хедина. Сейчас-то что плакать?

Перекрытия между этажами прогорели и обрушились, так что добраться до того места, где раньше была лаборатория, Лек долго еще не мог. Больше всего он боялся, что именно там он найдет обгорелые останки любимой женщины.

Он оплакивал книги и записи, погибшие в пожаре, оплакивал Ильру… но в конце концов стало ясно, что она не сгорела: не может человек сгореть так, чтобы не осталось ничего, даже костей. И в других помещениях монастыря ее тоже не нашли.

Он не верил. До последнего не верил в ее предательство. Разве Ильра могла сотворить такое? Разве она могла своими руками погубить все то, что он создавал по крупице долгие-долгие годы?

Бессмертные солдаты по его приказу несколько раз уходили в пламя, и каждый раз возвращались ни с чем: Ильры нигде не было.

Они вытащили из огня несколько бесценных книг – края обгорели, но текст сохранился почти полностью. Значит, его удастся скопировать…

Но куда больше книг и альбомов погибло в огне. Все его собственноручные расчеты и записи… все выкладки…

Думать об этом было больно.

Хорошо, что хоть книги, не имеющие отношения к его тайной работе, хранились в кабинете и не пострадали. И механические мастерские уцелели, и экспериментальные площадки…

Зато сгорела последняя партия подготовленных тел.

А потом стало известно, что незадолго до пожара Ильра выписала на складе пять литров керосина. А обгорелую канистру бессмертные солдаты нашли в выгоревшей прозекторской.

Это был удар, который трудно перенести. Пожалуй, Лек быстрей бы смирился с ее смертью, чем с предательством. Но доказательства были неопровержимы.

Он приказал явиться Эстану. Тот по чьему-то недосмотру продолжал жить в своей прежней комнате. Хотя, по большому счету, жилье ему теперь было не нужно. В сне и пище он не нуждается, так что и кровать, и стол – лишняя мебель. Разве, если писать что-нибудь надумает. Но что ему писать?

Дальгерт явился сразу. Он стал невероятно пунктуальным, обстоятельным во всех мелочах. Никогда не противоречил, не спорил, не острословил. Идеальный слуга-подручный… и совершенно никакой собеседник.

Стоило Эстану переступить порог, как Лек выкрикнул ему в лицо:

– Она ушла! Она бросила меня! Она предала меня! Я делал для нее так много… Я выполнял все ее просьбы, а она… она посмела меня предать. Отвечай!

– Насколько я знаю, Ильру Зэран ищут по всему городу.

– И не найдут! Это ты виноват. Она возненавидела меня из-за того, что я испытал на тебе свою новую магию. Скажи, ну скажи, почему? Ведь ты жив. Это было главное условие. Ты теперь бессмертен, ты можешь почти все! Тебе не страшны огонь и вода… не страшно, даже если твое сердце прошьет арбалетная стрела! Ты выживешь! Что ее не устроило? Ты даже помнишь всю свою прежнюю жизнь! Ведь помнишь?

– Помню, господин.

– Вот! А она все равно предала меня! Это она все сожгла. Она убила… она уничтожила нашу мечту… втоптала в грязь мою любовь и надежду… Я ненавижу тебя. Я убью тебя! Нет, я сделаю иначе. Слышишь! Я сделаю иначе! Иди за мной!

Лек выскочил из комнаты и помчался в сторону центральной части здания. Дальгерт без труда его догнал. Они остановились у двери в покои генерала Акима. Последние дни генералу сильно нездоровилось, и он не появлялся на людях. От его имени говорил советник Демиан.