Платье цвета полуночи - Терри Пратчетт

Тиффани бесцельно переходила от одной группы гостей к другой. Заметив, что герцогиня наконец-то направилась наверх, девушка не пошла за ней следом. Совершенно точно следом — не пошла. Просто так случилось, что её путь пролегал в том же направлении. Когда же она метнулась через каменную площадку к герцогининым покоям, едва за её светлостью захлопнулась дверь, Тиффани вовсе не собиралась подслушивать. Конечно же, нет.

Она как раз успела расслышать первые ноты яростного вопля, а затем голос госпожи Пруст: «Да это же Дейрдре Сныть! Давненько не виделись — сколько воды утекло, сколько блёсток осыпалось! И как, ты до сих пор можешь ножкой сбить цилиндр с головы джентльмена?» Вслед за этим наступила тишина. И Тиффани торопливо прошла дальше, потому что дверь была ну очень толстая и, если постоять ещё немного, прижимаясь к ней ухом, кто-нибудь наверняка заметит.

Так что Тиффани вернулась в зал потолковать с Длинной Дылдой Толстой Коротышкой Салли и госпожой Тюхе, которая, как только теперь поняла девушка, была слепа, что, конечно, печально, но для ведьмы не то чтобы трагедия. Ведь всегда найдётся несколько запасных чувств.

А потом она спустилась в усыпальницу.

Повсюду вокруг баронской гробницы лежали цветы — повсюду, но не сверху, потому что на такую красивую мраморную крышку даже розы класть жалко. Мастера изваяли из камня самого барона, в доспехах и при мече; статуя получилась как живая — казалось, что барон в любой момент встанет и уйдёт. В четырёх углах плиты горели свечи.

Тиффани прошла туда-сюда мимо других каменных баронов. Иногда попадались и жёны, с мирно сложенными на груди руками. Ощущение было… странное. В Меловых холмах надгробия не использовались: камень стоил слишком дорого. Кладбища, конечно, были, и где-то в замке хранилась древняя книга с выцветшими картами, на которых было отмечено, где и кого зарыли. Из простых людей памятника удостоилась только матушка Болен — а уж она-то была куда как не проста! Литые железные колёса и пузатая печурка — вот и всё, что осталось от её пастушьей кибитки, но они наверняка простоят ещё сотню лет. Металл хороший, качественный, а благодаря непрестанно жующим овцам земля вокруг сделалась ровной как столешница. Овцы ещё и тёрлись о колёса, а жир с овечьей шерсти — отличная смазка, ничем не хуже масла; железо блестит так, словно его только сегодня отлили.

В стародавние времена накануне посвящения в рыцари юноша проводил ночь в парадном зале во всеоружии, прося богов (уж кто бы из них его ни услышал) даровать ему силу и мудрость.

Тиффани казалось, она слышит эти слова — если не наяву, то по крайней мере в голове. Она обернулась, поглядела на спящих рыцарей и задумалась: а ведь госпожа Пруст права, камни всё помнят.

«А какое оружие у меня?» — спросила себя Тиффани. Ответ пришёл тут же; гордость. Ах да, иные уверяют, будто это грех; твердят, что гордыня до добра не доводит. Но это же неправда. Кузнец гордится хорошей ковкой; возчик гордится тем, какие ухоженные у него лошади, что их шкуры лоснятся и блестят на солнце, как спелые каштаны; пастух гордится, что не подпускает волка к стаду; кухарка гордится пирогами. Все мы гордимся тем, что день за днём творим достойную историю своей жизни — собственную сказку, которую не стыдно рассказывать.

«А ещё у меня есть страх — страх, что я всех подведу; и раз мне страшно, я смогу этот страх преодолеть. Я не опозорю тех, кто меня учил.

А ещё я твёрдо верю… хотя не вполне понимаю во что».

— Гордость, страх и вера, — вслух произнесла она. Прямо перед нею четыре свечи струили огонь: пламя колыхнулось, точно под порывом ветра, и в прихлынувшем свете Тиффани на мгновение почудилось, что в тёмном камне растворяется фигура старой ведьмы.

— Ах да, — произнесла Тиффани. — Ещё у меня есть огонь.

И вдруг ни с того ни с сего заявила:

— Вот состарюсь, тогда и буду носить платья цвета полуночи. Но не сегодня!

Тиффани подняла фонарь повыше; тени дрогнули, но одна — очень похожая на старуху в чёрном — растаяла вовсе. «Я знаю, почему зайчиха прыгает в огонь, и завтра… Нет, уже сегодня — я тоже в него прыгну». Тиффани улыбнулась.

Когда Тиффани вернулась в зал, все ведьмы выжидающе наблюдали за ней с лестницы. Тиффани гадала про себя, как поладят матушка и госпожа Пруст, учитывая, что гордости у обеих — как у набитой шестипенсовиками кошки. Но, похоже, они вполне нашли общий язык, рассуждая о погоде, и о том, какая молодёжь-то нынче пошла, и как сыр-то подорожал. Но нянюшка Ягг выглядела непривычно встревоженной. А встревоженная нянюшка Ягг — это само по себе повод для тревоги. Уже миновала полночь — час ведьмовства, строго говоря. В обычной жизни любой час — это час ведьмовства, и, тем не менее, в тот момент, когда обе стрелки на часах торчат строго вверх, делается немного жутковато.

— Я слыхала, ребята уже вернулись с мальчишника, — сообщила нянюшка, — но только, кажется, они позабыли, где бросили жениха. Ну да никуда он не денется: где положили, там и лежит. Они уверены, что сняли с него брюки и к чему-то его привязали. — Нянюшка откашлялась. — Так всегда делают, согласно обычаю. Теоретически шафер должен помнить, где это было, но прямо сейчас он своего имени и то не помнит.

Часы в зале пробили полночь; они вечно опаздывали. Каждый удар отзывался у Тиффани в позвоночнике.

И тут к ней подошёл Престон. Тиффани подумала, что в последнее время куда ни погляди — везде Престон, такой молодцеватый, подтянутый и… обнадёживающий.

— Послушай, Престон, — проговорила она, — мне некогда объяснять, и я даже не уверена, что ты мне поверишь — хотя, пожалуй, и поверишь, если я всё расскажу. Мне нужно уйти из замка и убить одно чудовище, прежде чем оно убьёт меня.

— Тогда я буду тебя защищать, — заявил Престон. — Как бы то ни было, мой главнокомандующий сейчас валяется в свинарнике, и какая-нибудь свинья как раз обнюхивает его неназываемые! Так что я тут временно представляю светскую власть!

— Ты? — фыркнула Тиффани.

Престон выпятил грудь — правда, недалеко.

— Собственно говоря, да; ребята назначили меня констеблем Стражи, чтобы самим пойти выпить. А сержант сейчас в кухне, блюёт в раковину. Он думал перепить нянюшку Ягг! — Престон отсалютовал. — Я пойду с тобой, госпожа. И ты не сможешь мне помешать. Не в обиду будь сказано, понятное дело. Однако властью, вверенной мне сержантом между позывами рвоты, я рекрутирую тебя и твою метлу для содействия мне в розысках. Ты ведь не возражаешь?

Такие вопросы ведьмам задавать не принято. С другой стороны, задал-то его Престон!

— Ладно, идёт, — отозвалась она. — Но не вздумай мою метлу поцарапать! И ещё сперва мне нужно кое-что сделать. Извини, я ненадолго. — Девушка отошла к открытой двери зала и прислонилась к холодной каменной кладке. — Я знаю, что тут есть Фигли и они меня слышат, — проговорила она.

— О, ах-ха, — раздался голос в дюйме от её уха.

— Так вот, я не хочу, чтобы нынче ночью вы мне помогали. Это карговское дело, понимаете?