Я видела детство и юность XX века - Ирина Эренбург

Как бы ни был зол и дерзок человек, он не посмел бы передать поклон мужу — (?) со вдовой. Бориса Леписа я любил и люблю.

Я не узнал Вас, но сержусь как старик, когда мне кажется, что мою дорогу перебегают (?). Дорожу минутами.

Еще не умерли писать не книги, не события.

Память на лица умерла.

Простите меня.

Вы мало постарели, я Вас принял за молодую нетерпеливую женщину.

Старики обидчивы и вздорны.

Живу трудно. Круты лестницы Союзов и издательств. Меня никто не хочет обижать, но всем некогда.

Все не на месте. Жизнь мелькает своими пустотами и опустошенностью сердца. Кажется, и писать я стал с грубыми ошибками.

То, что когда-то называли вдохновением — музой, последняя женщина, которая ко мне снисходительна.

Еще раз простите меня, а для меня этот случай урок.

Ваш старый друг

Виктор Шкловский.

Вот и все. Сейчас придет стенографистка. Буду диктовать.

18 июня 1972 г.

Москва

14.10.96–22.10

Дорогие мои тимуровцы!

На днях улетела Фаня, а вчера вечером собрались у меня Иришкины подруги, которые боялись Фани. Я была окружена почетом и вела себя как памятник, к чему меня приучают окружающие. Я делаю все медленно… но делаю. Страх упасть заставляет меня сидеть дома, а очень хочется самой пойти про магазинам. Очень жаль, что Вы уехали, с Вами, Инна, я бы не стеснялась. Какого черта вы уехали? (?) и далеко от внуков, получила маленькое пособие, живете стесненно, не лучше, чем мы? Я догадываюсь, но вы боитесь признаться.

Я продолжаю свои мемуары, что-то мне не нравится, получается пока плохо. Надеюсь добиться лучших результатов.

Как у вас с изучением иврита?

Трудно овладеть чужим языком не с детства. Много лет назад я пробовала изучить итальянский, не получилось.

Вечера я провожу перед телевизором, как вы знаете, я очень политизирована. Мне не нравится никто из наших властителей.

Извините за прыгающие строки и бумагу.

Очень плохо быть старой, поверьте мне, но не жить еще хуже! Рука болит, поэтому перестаю писать, а то дождались бы новых сентенций, изречений.

Целую вас обоих крепко. Пишите.

Ваша Ирина.

1991

1

1 ноября. 91 г.

Дорогая Галочка!

Очень обрадовалась Вашему письму. Вы исчезли, а Дорис все спрашивает Ваш адрес, не говоря уж обо мне! Ваше письмо грустное, хотя Вы и не жалуетесь, но очень печально, что Вы не работаете.

Краковский знал, что Вы не владеете ивритом. Будете в Иерусалиме, пойдите к нему, мне кажется, что любая работа Вас устроит, вы же всю жизнь работали.

У нас очень большие изменения: в магазинах совершенно пусто, даже молоко бывает редко и за ним очереди, сыра, масла, мяса просто нет. Люди обозленные, ругаются, толкаются, ненавидят стариков. Очень весело! Но многие достают все с черного хода, думаю, что с таким народом ничего сделать нельзя. Я лично не теряю оптимизма, хотя, честно говоря, он не оправдан.

Корниловы ездят: он в Югославию, в Англию, в Америку; она сейчас в Америке, до того два раза была в Англии. Сарновы в декабре поедут в Германию, а до того Бен с Феликсом ездили в Америку. Войновичи получили великолепную квартиру в Астраханском переулке. Ори с Олей приезжали, а Володя уже давно здесь, собирается в Мюнхен, но потом опять к нам. Моя Аксенова тоже получила квартиру. Доллары у нас покупают запросто. Квартиры продают официально на валюту, кооперативные квартиры стали собственностью тех, кто в них живет, обычные — можно выкупить у государства. Масса коммерческих магазинов, будок, отделов (например в нашей молочной), продают там брюки, (?), обувь, духи и т. д. по бешеным ценам: все исчисляется в сотнях и тысячах. Пачка «Мальборо» — 25 р. Как в сказке.

Я все еще вожусь с «Черной книгой», постепенно выходит собрание сочинений отца. Фаня вернулась, залетев из Америки в Израиль, и очень жалела, что не знала, где Вас найти.

Напишите мне, а я дам Дорис Ваш адрес. Биргеры, видимо, останутся.

У нас большая выставка Шагала, когда я была, было много посетителей, но очереди нет. Все ужасно устают, и на культуру не хватает сил.

Мои все здоровы.

Целую Вас крепко, приезжайте, все (?).

Ваша Ирина Ильинична.

2

1/II 92 г.

Дорогая Галочка!

Получила я Вашу открытку, спасибо, Вам тоже желаю хорошего года, но Вы ничего не пишете о себе. Неужели Вы так и не работаете?!

О нас Вы все знаете, и, может быть, даже лучше, чем есть на самом деле. Не знаю и, по-видимому, никто не знает, чем это все кончится.

Я с 17-го декабря сижу дома, сперва в гипсе, а теперь жду, когда уйдет отечность и я смогу влезть в сапоги. Обидно, что погорела командировка в Париж — все из-за этого проклятого грузовика, которому вздумалось ехать по тротуару. Меня утешают: не стоишь в очередях, но, зная мой активный характер, мне очень тяжело, что меня обслуживают.

Я рада, что Вы уехали, по всей видимости, гражданская война на Кавказе никогда не кончится.

Как Ваши занятия языком? Появились ли у Вас друзья? Напишите о себе в деталях и правду.

По телевизору много раз возвращаются к истории в Баку, то показывают трагедию армян, то азербайджанцев, а вообще всему перестаешь верить.

Целую Вас крепко и жду подробного письма.

Ваша Ирина Ильинична

3

С Новым годом, с новым счастьем, дорогая Галочка!

От всей души желаю Вам всего-всего хорошего. Вы правильно сделали, что уехали. У нас сейчас такой хаос, так трудно жить, а главное страшно — непонятно, что же уже может быть диктатура, фашизм и т. д.

Напишите Дорис, она спрашивает о Вас.

У нас началась зима, скользко, холодно, на улице стоят очереди. Очень весело.

Зато интересно: живем в безвоздушном пространстве.

Целую крепко, жду письма.

Ирина Эренбург. Париж, 1927 год

Илья Эренбург. Париж, 1926 год