Так становятся звёздами. Часть 1 - Екатерина Оленева

— Вины твоего брата в том, что случилось, не было. Нас предали…

— Да неужели? А твой драгоценный Кристоф доложил мне иначе. По его словам, брат попросту, проиграл сражение, а уже остатки выживших и не подумали пойти за ним. Вместо того, чтобы взять крепость под контроль, он бросился в бега на ночь глядя и, как мальчишка, угодил в засаду, бездарно положив людей! Это провал! Громогласный и позорный! Его не скрыть! Мы стали посмешищем! Отовсюду несётся злобный лай! А ты?! Ты после всего случившегося обольстилась… чем?!

Перехватив взгляд Гаитэ Торн рассмеялся:

— Или тебе просто нравятся слабаки, как всем постным сёстрам милосердия? Нравится жалеть и нянчиться? Да ты, радость моя, созрела для материнства! Я охотно набью твоё пузо собственным семенем.

— Хватит! — не выдержала Гаитэ. — Закрой свой грязный рот и не смей оскорблять меня, слышишь?!

— А если не закрою? Если посмею? — жёстко наступал он на неё. — Что тогда? Что ты сделаешь?

Грудь его тяжело вздымалась, волосы выглядели влажными, на лбу выступил пот. Только сейчас Гаитэ заметила, насколько нездоровым он выглядит и всю её злость как рукой сняло.

— С тобой всё в порядке?

Реакция, последовавшая за этим, была неожиданной и непредсказуемой. Торн схватил её за запястья вывернул их так, что Гаитэ больно было даже пошевелиться. Перехватив руки, он прижал её к стене. Уже не больно, но всё равно не вырваться. Он прижимал её к каменной кладке всем телом.

«Кажется, это входит у нас в привычку», — с невесёлой усмешкой подумала Гаитэ.

А вслух прошипела привычное:

— Пусти меня!

Но добилась только очередной кривой усмешки.

— Да что с тобой не так, Торн?! Я всего лишь спросила…

— В порядке ли я? — шёпотом проговорил он. — О, да! Более чем, что сейчас тебе и докажу.

Глаза цвета тёмного мёда горели дьявольским огнём, грудь Торна опускалась и поднималась в рваном, неравномерном ритме. Влажные волосы растрепались. Его рука скользнула по подбородку к шее и, не тратя больше слов попусту, он поцеловал её.

— Нет! — дёрнулась Гаитэ, стараясь уйти от его поцелуев, выскользнуть из его объятий.

Она была не готова. Не уверена, что в прошлый раз, отдавшись Торну, поступила правильно, что готова продолжать отношения, что согласится выйти за него замуж.

Думать дальше казалось святотатственным предательством, Гаитэ мутило от отвращения к себе при одной формулировке, но…пока она окончательно и бесповоротно не определится для себя с тем, кто из братьев Фальконэ ей ближе и дороже, она не собиралась позволять себя целовать ни тому, ни другому.

Торн ощерился в ответ:

— Нет?!

Он повёл тонкими, презрительно очерченными ноздрями совсем по-звериному, будто стремясь вобрать в себя её запах и по нему определить, какие чувства владеют её сердцем.

— Сучка! Хочешь сказать, что тебе не понравилось?

В каждом его слове Гаитэ мерещились тягучая угроза и ненависть.

— Но я же знаю… мы оба знаем, что это не так! Или мой брат всё же оказался лучше?! Я это исправлю. Сейчас я поимею тебя так, как никто…

— Пусти! Нет!!!

Схватив её за затылок Торн дёрнул его назад так сильно, что из причёски посыпались шпильки.

— Да! Я покажу тебе твоё место, дрянь! Я заставлю тебя подчиниться!

Гаитэ изо всех сил упёрлась ему в грудь, твёрдую, словно камень и горячую, как будто под тонкой гладкой кожей пылали угли.

— Оставь меня в покое!

Он намотал её разметавшиеся волосы на руку и снова потянул назад, заставляя запрокинуть голову.

Сильно тянул. С губ против воли сорвался стон.

Гаитэ застонала от боли снова, когда он грубо сжал грудь. Ткань на плотном лифе платья жалобно затрещала. Торн разорвал его одним движением, между его жаждущими алчными пальцами и белой, противоестественное гладкой, будто скользкой девичьей кожей осталась лишь тонкая преграда — сорочка.

В прорехе его разошедшийся на груди рубахи тоже белела кожа, странно белая по контрасту с тёмными сосками.

— Не смей! — прорычала Гаитэ, хватая ртом воздух, когда его рука приподняла юбку, путаясь в пышном подъюбнике.

— Я! Сказала! Нет!!!

Гаитэ словно взорвалась. Поток того, что её родная мать называла бесовской тьмой, вырвался из неё, неуправляемый, бурный, отбрасывая Торна к противоположной стене комнаты, но не давая ему упасть, а словно приклеивая к стене.

В разорванной, искромсанной одежде Гаитэ ощущала себя больше, чем голой и постаралась стянуть разорванные края, закрываясь от взгляда Торна.

Его пристальный взгляд не отпускал её ни на миг. Мягкий влажный смешок заставил напрячься.

Торн вскинув голову, обнажил зубы в злой усмешке. Даже приклеенный к стене он ухитрялся смотреть свысока и с вызовом.

— Ты не сможешь держать меня так вечно, ведьма!

— Нет, не смогу. Но если ты ещё раз попытаешься причинить мне боль или унизить, я буду защищаться. Я больше никому не позволю причинить мне боль!

Торн запрокинув голову, захохотал. Отчаянно. Дерзко. Надрывно. Смех его оборвался так же неожиданно, как начался. Резко вскинув голову, он перехватил её взгляд.

— Значит, боль причинили тебе? Маленькая наивная идиотка! Ты ничего не знаешь о боли!

— Но ты делаешь всё возможное, чтобы познакомить меня с ней поближе? Послушай, Торн! Послушай меня, очень внимательно, и уясни для себя одно: я не шучу, когда говорю, что не позволю вести себя со мной так, как ты привык вести себя с другими женщинами. Не насиловать, не бить меня ты не будешь.

Торн дёрнулся в своих невидимых цепях, но у него не получилось сдвинуться даже на миллиметр.

— Неприятно, правда? — горько проронила Гаитэ. — Не владеть ситуацией, оказаться в положении, когда всё зависит от воли противника, а от тебя — практически ничего? Легко быть сильным, когда никто не в состоянии дать отпор? Легко выглядеть гордым, когда ты на коне или пьедестале. Но как сохранить достоинство, когда тебя собьют с ног, изваляют в пыли и продолжают пинать ногами? Выглядеть красиво в шелках — одно, но раздетым до нага это гораздо труднее: не спрятаться, не скрыться от чужих алчных, злобных глаз не за чем.

Ты судишь своего брата жестоко и беспристрастно, не задумываясь. Ты готов осудить и меня, хотя — за что? Может быть, твой брат принимал и неверные решения, но поверь, там у нас не было времени продумывать каждый шаг, приходилось действовать быстро, пусть и ошибочно. И мы достигли самого главного — мы выжили!

— Какое многообещающее «мы»!

Гаитэ скривилась, будто зачерпнула полной ложкой нечто кислое или горькое.

— Когда только это кончится? И — кончится ли? Вы оба готовы вцепиться друг другу в глотки по любому поводу, в то время, как для того, чтобы выжить, нужно стоять друг за друга горой и насмерть! Вы разобщены, отравлены враждой! Дерётесь за власть друг с другом, как взбесившиеся олени в период гона — с животной страстью, достойной лучшего применения. Власть же, тем временем, вот-вот выскользнет из ваших рук. И я очень хорошо её понимаю: ваши страсти опустошают, испепеляют, ранят и заставляют бежать, куда глаза глядят!