Долгий поцелуй на прощание - Виктория Рутледж

Кэт вздохнула и сжала кончиками пальцев виски. Она ни в чем не могла обвинить Джайлса. Он всегда мечтал о такой карьере. Лучшее, что она могла сделать, — это отпустить его. И пусть он запомнит ее как человека с чувством собственного достоинства. Бесполезно строить из себя жертву, как бы того ни хотелось.

— Когда ты улетаешь?

— На второй день Рождества, — ответил Джайлс. — Самым первым подходящим рейсом. Это еще одна причина, почему мне пришлось…

Кэт разрыдалась. Четыре дня. Три из которых ей придется провести дома с семьей.

— Мне так жаль, Кэти. — Джайлс притянул девушку к себе и прижал ее голову к своей кротовой куртке. — Ты потрясающе держалась все это время. Я знаю, что прошу слишком многого. Но ведь здесь неплохо? Я хочу сказать, не можешь ли ты потерпеть еще немножко? Ради меня? Если ты захочешь прекратить наши отношения, я все пойму, но… Я не могу вынести мысли, что останусь без тебя.

Все напряжение последнего месяца обернулось потоками слез. Кэт слабо покачала головой. Что еще она могла сделать? Совершенно ничего. Но даже когда потом Кэт вспоминала эту сцену, воображая себя храброй, исполненной собственного достоинства, великодушной, она не могла сказать, плакала ли она от боли, или от злости, или от разочарования, или от горестного смешения всех этих чувств.

Кэт часто представляла себя участницей каких-нибудь сцен разрушения. Вот она опрокидывает вазы в универмагах, вот прыгает на пути перед поездом метро, вот швыряет кирпичи в витрины магазинов, вот мчится в машине по полям спелой пшеницы и слушает, как ломаются стебли. Иногда она воображала эти картины четко, словно наяву, но чаще они виделись в неясных грезах, словно что-то свыше направляло ее мысли. После неудачного дня на работе Кэт казалось, что ее присутствие в «Эклипс» менее существенно, чем наличие шкафчика для документов у ее стола. И тогда она частенько заходила в магазин, прохаживалась между полок и представляла, как сбрасывает с них хрупкие бокалы. Ей было приятно чувствовать, что целое так легко можно превратить в обломки. Ее опьяняла возможность прикоснуться к краю бездны хаоса и отойти вновь, глубоко запрятав свое горе.

Кэт всю жизнь развлекала воображение такими фантазиями разрушения. А в Лондоне они стали посещать ее гораздо чаще, потому что в нем уже было столько всего полуразрушенного. Самым ужасным было метро. Каждый порыв жаркого грязного воздуха, возвещавшего о приближении поезда, вызывал у Кэт желание всем телом податься навстречу несущейся груде металла. Как легко шагнуть за белую ограничительную линию. Шагнуть туда, где грязная мышь снует между гладкими блестящими рельсами. Неужели она ничего не почувствует? Даже вины при виде испуганного лица машиниста? Не услышит воплей людей на платформе? Они опоздают на работу, а в мозгу их навеки запечатлится кровавый снимок последней минуты ее жизни. Полное равнодушие членов лондонского сообщества друг к другу может взорвать изнутри простой шаг за белую линию.

Кэт смотрела из окна поезда на пролетающие поля, окаймленные наносами грязного снега. Ей представилось, что на колеса прикреплены длинные лезвия, срезающие кусты вдоль путей. Кэт старалась ни о чем не думать. Так она делала всегда во время бесконечных автомобильных путешествий и перебранок с Майком — и, следовательно, с мамой. Но теперь это не удавалось. Жуткие картинки прошедшего Рождества все равно вставали перед глазами. Даже стучащие колеса, казалось, повторяли: «Ты помыла посуду?», «Ты помыла посуду?».

Кэт отчаянно старалась затолкать подальше в подсознание упрямо всплывающую на поверхность мысль: она сама решила вернуться в Лондон, даже не согласившись провести еще один день в семейном кругу Крэгов. Ее отец, тоже страдалец, сунул ей сотню фунтов, чтоб она могла быстрее добраться на поезде.

Крыскис зашипел на что-то под ее сиденьем. Кэт решила посмотреть, сидит ли он еще в своей корзине или удрал добывать пищу. Из чувства вины Гарри в последний момент купил новую корзину для перевозки кошек. Расплатился кредитной карточкой своей матери. Корзина стояла на соседнем кресле, к неудовольствию сидящей напротив женщины. Видимо, бунтующее пламя с самого Рождества еще не погасло в жилах Кэт: она не чувствовала себя обязанной развлекать попутчицу разговором, делиться лакомствами и даже просить что-нибудь почитать.

Они с Джайлсом пообедали в пиццерии на Кингз-роуд. Здесь же целых три шумных компании служащих отмечали Рождество. Потом последовало горестное расставание. И Кэт сразу же поехала к себе, припарковала машину Гарри на стоянке у гаража и пешком пошла до дому. Даже пустые трассы и полный бак бензина в красивом урчащем «ровере» не могли соблазнить ее поехать еще куда-нибудь. Каждые пять шагов ей казалось, что она видит Джайлса или слышит его голос в группе случайных прохожих. Сердце ее начинало биться чаще, и в голове сверкала мысль: вдруг он в последний момент не сел на самолет? А потом мужчина оборачивался. Он так оскорбительно не был похож на Джайлса, что слезы вновь наворачивались ей на глаза, и она ускоряла шаг, чтобы скрыть их. Рождественское оживление только усугубляло ее скверное настроение.

К счастью, ни Гарри, ни Данта не было дома. Кэт сразу же позвонила Лауре и сказала, что готова ехать с ними. Всего несколько минут потребовалось, чтобы засунуть в рюкзак еще немного одежды — хотя кто там заметит, что на ней надето? — и переложить содержимое корзины для грязного белья в пакет для мусора.

На поиски кота потребовалось двадцать минут. Новенькая корзина для кошек стояла рядом с миской Крыскиса. Гарри поставил ее туда в надежде, что кот свыкнется с ней еще до того, как его запрут в ней почти на весь день и заставят слушать одну из кассет Джейн Остин из коллекции Лауры. Выяснилось, что Гарри заблуждался. Кэт загнала Крыскиса в ящик с чистым бельем Данта, но посадить его в корзину оказалось труднее, чем запихнуть большое одеяло в наволочку. Каждый раз, когда ей удавалось уже наполовину затолкать кота внутрь, он резким движением лапы скидывал крышку или впивался зубами в ее руку. Кэт не могла одновременно удержать его и закрывать крышку.

В конце концов, она растеряла остатки самообладания и рявкнула на Крыскиса так, что он сам юркнул в корзину. И тут Кэт поняла, что ее трясет от нервного напряжения. Испугавшись этого, она сделала себе эспрессо и села отдохнуть. Кэт устроилась у окна с рюкзаком наготове, чтоб броситься вниз, едва завидев машину Майка и Лауры. Она не хотела, чтоб они заходили в квартиру. Одна краткая лекция на тему гигиены жилища — и Лаура будет относиться к любимцу Данта, как к грязной шапке.

Крыскис сквозь прутья корзины пялился на нее со злобой. «Еще бы тебе не злиться! — подумала Кэт. — Я лишила тебя рая». Она отщипнула кусочек ростбифа от бутерброда и просунула его через решетку.

Вместо того чтобы наслаждаться рождественскими праздниками — шестью великолепными днями — взаперти в своей комнате, Кэт вполне сносно проводила время с Крыскисом, Дорис и папой, забрав половину всей выпивки, «лишний» пирог и радио во флигель в дальнем углу сада. Нельзя сказать, что таким дивным помещением можно хвастаться в баре Кресс. Но здесь было уютно, тепло и блаженно далеко от споров о деторождении, раздирающих дом. Мама, Майк, Лаура, Карло и Нина (испанские студенты, «забывшие» улететь домой в Сантандер), две бабушки и несколько избранных родственниц спорили без умолку, сидя перед телевизором и изображая веселый общесемейный праздник.