Цареубийца. Маузер Ермакова - Юрий Жук

Во время заключения Николай к своему заключению относился довольно спокойно, т. е. не наносил особого оскорбления, кроме требования дать ему во время обеда вина [346] .

Можно считать человек был бесхарактерный.

Но не так вела себя Александра, она все время протестовала, придиралась ко всему, а зачастую оскорбляла охрану и даже были случаи представителей Областного Совета [347] .

Как же (так же. – Ю.Ж .) вела себя [и] остальная семья, надо сказать, что сын Алексей не ходил, его возили в коляске, что-то было с ногами [348] , дочери вели себя спокойно, за исключением одной, которая старалась со старшим конвоем (конвоя. – Ю.Ж .) заговаривать ласково, но можно было понимать, чтобы не найдется ли доброй души и поможет бежать, но увы, мечты были напрасны.

Какое же место заключения было вокруг дома, было обнесено высоким деревянным забором, который скрывал дом от любопытства проходящих. Охрана охраняла два поста снаружи, два поста внутри ограды, т. е. в фасаде задней стены, выходящей в сад и внутренних два поста [349] .

Надо отметить с приездом Николая в Свердловск (Екатеринбург. – Ю.Ж .) из Тобольска, в Екатеринбурге стало заметно, что стягивается разный элемент, под всяким предлогом искали доступ к свиданию.

Был случай приезжали представители Красного Креста, члены дипломатической миссии, были делегаты сербского посланника и даже сербского генерального штаба, не помню Магич или Мигич, будто бы для переговоров. Ввиду неудачи военных действий, это не входило в мою компетенцию разрешение Областной Исполнительный Комитет. Надо еще сказать, что в передаче пищи (в корзинках с пищей. – Ю.Ж .), которую часто носила монашенка Екатеринбургского Тихвинского монастыря находились письма «Молим бога за вас, бог вас хранит», но и в других посылках передавались лучшие письма, которые были более существенны, были писаны, повидимому, офицерами, которые вили гнездо для восстания. Было одно письмо, которое я хорошо помню, где говорилось: час освобождения приближается, славянская армия все более приближается к Екатеринбургу, она в нескольких верстах от города, дни узурпаторов сочтены. Момент становится тяжелым, надо бояться кровопролития, дальше было написано надо действовать за частую подпись офицера [350] .

Надо сказать, что Екатеринбургу угражала опасность, вокруг Екатеринбурга вспыхивали восстания, как-то: в Невьянске да и В-Исетске восстание офицеров и рразного сброда, торгаша и прихвостней старого строя. Этот момент был критическим, со стороны Челябинска шли чехословаки, которые шли на Екатеринбург, в общем Екатеринбургу угрожала опасность, было время решительное, был вопрос несколько раз на обсуждении малого круга президиума [351] о расстреле, был даже помню, в первых числах июля, велись переговоры с центральной властью, которая просила направить в центр и там устроить суд, за подписью Якова Михайловича Свердлова как Председателя Центр. Комитета смог договориться, но и требование уральских рабочих было для Областного Совета резким, Совет должен был считаться да и отправлять было рискованно, могли по дороге отбить; момент был колеблющий и на требование Екатеринб. Областного Совета перед центром о расстреле Николая было дано согласие за подписью Свердлова, но о семье, я помню, не говорилось ни звука [352] . И так Екатеринбургский Исполнительный Комитет сделал постановление расстрелять Николая, но почему то в постановлении не говорилось о семье, о их расстреле, когда позвали меня, то мне сказали: на твою долю выпало счастье – расстрелять и схоронить так, чтобы никто и никогда их трупа не нашел, под личную твою ответственность. Сказали, что мы доверяем, как старому революционеру [353] .

Поручения я принял и сказал, что будет выполнено точно, подготовил место куда вести [354] и как скрыть учитывая все важности момента политического. Когда я доложил Белобородову, что могу выполнить, то он сказал: сделай так, чтобы все были расстреляны, мы это решили. Дальше я в рассуждения не ступал. Стал выполнять так, как это нужно было.

Получил постановление 16 июля в 8 ч. вечера, сам прибыл с двумя товарищами и др. латышем, теперь фамилию не знаю, но который служил у меня в моем отряде, в отделе карательном [355] [356] . Прибыл в 10 часов ровно в дом особого назначения, вскоре пришла моя машина малого типа грузовая. В 11 часов было предложено заключенным Романовым и их близким, с ними сидящими спуститься в нижний этаж, на предложение сойти к низу были вопросы для чего? Я сказал, что вас повезут в центр, здесь вас держать больше нельзя, угрожает опасность, как наши вещи спросили, я сказал ваши вещи мы соберем и выдадим на руки, они согласились, сошли книзу, где для них были поставлены стулья вдоль стен. Хорошо сохранилось у меня в памяти, 1 фланга сел Николай, Алексей, Александра, старшая дочь Татьяна, далее доктор Боткин сел, потом фрейлина и дальше все остальные.