Корни гор. Железная голова - Елизавета Дворецкая

Кто-то мягко двигался к нему, почти неслышно ступая на еловый лапник, устилавший пол. Чтобы не вызвать пожара, лапник каждый день стелили свежий, и он упруго прогибался под чьими-то осторожными ногами, не шурша. Гельд лежал на спине, вытянув одну руку и закинув вторую за голову. Если его попытаются зарезать, он успеет выбить нож. Может быть… Но даже при таком риске он не хотел выдать себя раньше времени. Непременно узнать, кто это и чего хочет…

Темная фигура остановилась возле него и замерла. Гельд вспомнил, как пару дней назад хозяйка милостиво пожаловала к ним в дом посмотреть, хорошо ли они устроились. Она еще спросила, где его место. Он указал, да еще подмигивал, как дурак, будто надеялся, что она зайдет как-нибудь ночью. Зашла, дождался! Но Гельд сильно сомневался, что она собирается вознаградить его пылкие надежды. Так чего же она хочет, Светлые Асы?

Далла протянула руку и отвела край одеяла от его груди. «Так», – подумал Гельд, хотя за все железо Медного Леса не смог бы сказать, что это «так» означает.

Возле его лежанки было почти темно, и Гельд решился чуть-чуть приподнять ресницы. В руке ночная гостья сжимала что-то маленькое и темное. На нож не похоже, слишком мелкое и на вид не острое. Гельд ощутил прикосновение холода… и в тот же миг такой жар, что едва не взвыл. Не будь он сейчас так собран и ко всему готов, он непременно закричал бы. Уже не следя за своим лицом, он отчаянно стиснул зубы, напрягся всем телом, а край раскаленного, как казалось, предмета прочертил по его груди недлинную черту, потом вторую, углом к первой. В тот миг, когда Гельд уже решился плюнуть на все и заорать, Далла отняла руку. И все сразу прекратилось. Боль от мнимого ожога испарилась, как только амулет оторвался от кожи.

Не открывая глаз, Гельд постарался привести лицо в порядок. Но и через опущенные веки он каким-то невообразимым чувством ощущал, как Далла наклоняется над ним и всматривается. Собрав остатки терпения, Гельд ждал, когда она уйдет, с таким тягостным чувством, как будто все это время ему не давали дышать.

Наконец она отошла. Прошуршал лапник, скрипнула дверь. Гельд слышал, как быстрые шаги удалялись по двору в сторону хозяйского дома, хотя еще днем не сомневался, что через эту великанью каменную кладку услышишь не многое.

Уф-ф! Гельд с облегчением сел на лежанке, потер ладонью грудь. Ему казалось, что там должен остаться красный след, как от ожога. Две черты углом. Руна «кена», знак любовного пламени. Хитрая хозяйка Нагорья решила его приворожить. И использовала для этого свой загадочный амулет. Выходит, амулет настоящий, не какая-нибудь птичья косточка, которую ее бабушка случайно нашла в лесу, набрала в тот день много грибов и посчитала косточку источником удачи. Это какая-то сильная вещь, изготовленная по-настоящему умелыми руками. Чтобы так обжечь! Да если бы он на самом деле спал, то завопил бы на весь Медный Лес.

А может, и нет. Может, если бы «торн» и «ис» не защищали его от чужой ворожбы, он ничего и не заметил бы. И прямо сразу ощутил бы к прекрасной хозяйке пылкую жертвенную страсть, которую до сих пор лишь изображал. И Торбранд конунг напрасно дожидался бы его с железом.

Руна «кена»! Подумать только: вот уже вторая знатная женщина пытается его заворожить! Гельд вспоминал пощечину Эренгерды, которая невольно украсила его лицо руной «гиав», второй любовной руной. Теперь только «науд» осталась. Любопытно, от кого ее ожидать – от маленькой Борглинды?

При мысли о ней Гельд вздохнул и наконец улегся. Ему стало спокойнее. Трудно поверить, что пылкая и чистосердечная Борглинда в таком близком родстве с Даллой, которая своим изобретательным коварством, пожалуй, потягается с самой ведьмой Медного Леса. Нет, Борглинда не будет тайком чертить руны и ловить его душу в невидимую сеть. Мысль о ней принесла сладкое облегчение, как глоток чистого лесного воздуха после задымленного и душного дома. Гельд с теплым признательным чувством вспомнил ее горе в тот вечер, когда они прощались. А ведь она, пожалуй, ждет его… И Эренгерда ждет. С каким чувством, с надеждой или с досадой, – это другой вопрос, но ждет непременно. И по пути к этим двум девушкам, каждая из которых так по-разному оживляла его сердце, Гельд должен был одолеть кюну Даллу.

Но что же у нее за амулет, да возьмут ее тролли вместе с ним? Что она такое раздобыла? И что с его помощью делает? Может быть, теперь, уверенная, что он принадлежит ей душой и телом, она станет более откровенна?

Не забыть бы, что он в нее пылко влюблен, приворожен и окончательно обезоружен. Решившись наконец-то заснуть, Гельд знал, что завтра сделает все как надо. Спасибо Фрейру и Фрейе, он знает, как выглядит пылкая страсть.

Хёрдис Колдунья сидела на каменном полу пещеры, свернувшись и обхватив руками колени. Твердости и холода камня она не замечала: такой роскоши ощущений ее онемевшее и оглохшее тело уже давно не знало. Вокруг царила полная, непроглядная тьма, и она чувствовала себя ввергнутой в двойные оковы: камня и тьмы. Сверху тянулся высоченный темный свод пещеры, по сторонам – каменные стены, и только с одной стороны, с севера, имелся выход – выход в пустую темноту. Ни луны, ни звезд – такая же тьма. Все так, как вчера, как месяц, как год назад. Трудно поверить, что по человеческому счету прошло всего два года с тех пор, как она попала сюда. За это время миновала вечность. И такая же вечность, полная холодной каменной тьмы, лежала впереди.

Перед Хёрдис возле стены пещеры стояло нечто вроде блестящего овального щита высотой в человеческий рост. Это была чешуйка дракона, самого Нидхёгга*, как уверял Свальнир, служившая ему щитом в битвах с другими великанами. В те далекие времена, когда в мире еще водились другие великаны.

Но те времена давно прошли, и сейчас квиттинская ведьма использовала легендарный щит для других целей. Со стороны он напоминал окно, позади которого бушует пламя. Поверхность горела ярким багровым огнем, но во мрак пещеры не проникало ни единой искры – свет кончался сразу на шершавой, иззубренной поверхности драконьей чешуи. А там, за этой поверхностью, багровое пламя троллей билось и бурлило: оно наступало, оно грозило, затягивало, и даже Хёрдис делалось не по себе.

– Все больше и больше! – гневно крикнула она, обернувшись в глубину пещеры. – Ты видишь, чудовище? Видишь, гад ползучий! Все сильнее и сильнее! Так сильно, что скоро прожжет твой хваленый щит и спалит меня, да и тебя с твоим отродьем заодно. Ты слышишь, чудовище?

– Слышу, – низко и гулко ответила темнота.

Отзвук не сразу погас, а еще долго бродил меж каменными стенами неоглядной пещеры.

Хёрдис содрогнулась. Она сама требовала ответа, но ее ненависть к великану была так огромна и нестерпима, что каждый звук его голоса она воспринимала как удар. От этого звука в каждой частичке ее тела возникала холодная, томительная боль. Это болела смерть, поселившаяся в ней взамен жизни, которую каплю за каплей выпивал из нее великан. И чем больше человеческого тепла вытягивал Свальнир, чем больше холодела ее кровь, тем больше становилась ее ненависть. Хёрдис жмурилась, пережидая эту холодную боль, и ненавидела Свальнира так яростно, что ненависть держала ее за горло и не давала вздохнуть. Неужели этому никогда не будет конца?!