Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех - Франко Нембрини

Дословная формула песнопения Sanctus, которое поется во время мессы, — Benedictus qui venit, этими словами толпа приветствует Иисуса при входе в Иерусалим: «Благословен грядущий во имя Господне» (Мф. 21: 9 и далее). Но здесь Данте делает что-то неимоверное. Речь идет о Беатриче, песнь ангелов — весть о том, что скоро явится Беатриче. Поэтому Данте изменяет лицо глагола с третьего на второе, и ангелы у него произносят qui venis, то есть Благословен Ты, Который грядешь. Но прийти должна Беатриче: не логичнее ли было бы сказать «Благословенна ты, которая грядешь»? Данте сохраняет мужской род, поскольку мы должны понять, что грядет Иисус, это Он — Благословенный, облекшийся в плоть женщины, возлюбленной Данте. Грядет Иисус, облекшийся в плоть Церкви, в плоть христианской общины, в плоть твоих друзей — в человеческую плоть. Всю жизнь Данте ощущал, что это чудо возможно. Предчувствие чуда и стало его отправной точкой. Любовь к женщине и даже влечение, которое она вселяет в него, — возможны, это и есть путь к судьбе, может быть, она — Его присутствие. Вся «Божественная комедия» есть не что иное, как хранение верности этой догадке. Это ответ, на пятьсот лет опередивший отчаянное вопрошание Леопарди. «О сладкие мечтанья о спутнице (здесь Леопарди, несомненно, сознательно проводит параллель с Беатриче) на жизненной стезе!»[205]. Мечты о спутнице, попутчице, той, с кем я могу разделить дом, с кем могу вместе есть и пить, кого могу любить плотской любовью. Benedictus qui venis: вот-вот придет, явится та, что пробудила в нем желание и предчувствие.

[В этом ликовании света, красоты, цветов, которые сонмы ангелов разбрасывают вокруг облаком, даже становится трудно что-то разглядеть…]

Белое покрывало, зеленый плащ и огнеалое платье.

Белый, зеленый и красный. Это не флаг Италии. Это вера, надежда и любовь. Хотя, если честно, мне нравится думать, что в каком-то смысле они связаны с Италией. Мы прекрасно знаем, что цвета итальянского флага выбраны по принципу французского революционного триколора, где синий, белый и красный символизируют свободу, равенство и братство. А наши патриоты, сами того не зная, выбрали цвета христианских добродетелей, которые имеют гораздо большее отношение к Италии, нежели идеология того времени. Порой история преподносит сюрпризы…

Белый, зеленый и красный — это три богословские добродетели. Жена, облеченная Богом. Вера, Надежда и Любовь есть три измерения Сущего: Отец, Сын, Святой Дух. Они — наше желание Истины, добра и красоты. Это то, чего желает человек, в чем исполняется природа человека. И все это заключено в девушке, облеченной в веру, надежду и любовь.

Еще даже до того, как он ее узнал («предстала женщина» — это пока общие слова), случилось что-то невообразимое: «пред тайной силой», то есть благодаря какой-то неведомой силе, он понял, что это она, и вновь ощутил силу былой любви. В то время как Леопарди с грустью вздыхает: «Угаснула надежда / С тобою повстречаться»[206], то есть нет никакой надежды увидеть тебя живой на земле, — Данте чувствует, что Беатриче здесь, она жива: «Былой любви изведал обаянье». Он ощутил, что она жива, и что-то всколыхнулось в нем. И снова, как раньше, еще больше, чем раньше, любовь, разум, воля — все потянулось к ней.

Пропустим пассаж, где говорится о переживаниях Данте, когда он замечает исчезновение Вергилия (мы говорили об этом в прошлой беседе), и перейдем к началу волнующего диалога между Данте и Беатриче.

Данте слышит голос, окликающий его, и это единственный раз за всю поэму, когда называется его имя. Почему теперь, почему именно здесь? Ведь до сих пор, говоря о себе, он всегда использовал перифразы, другие именования, почему же здесь появляется его имя? Дело в том, что теперь он наконец способен ответить на вопрос «Кто ты?», а это может произойти только благодаря встрече. Мне вспоминается Мария Магдалина, которая видит воскресшего Христа, но думает, что это садовник, а Он называет ее имя; услышав от Него свое имя, она узнает и Его, и саму себя. Только в отношении, а не в одиноком смаковании собственных размышлений проясняется, кто мы, каков масштаб нашего «я», каково наше лицо. Только в отношении, только перед лицом некоего «ты» человек способен сказать «я».

Женщина, его возлюбленная, явившаяся ему, зовет его по имени, дает ему облик, дает ему имя и лицо. Сейчас, здесь, непременно здесь («при имени своем, / Здесь поневоле вписанном в страницы», — говорит он сразу же), теперь, завершив путь очищения, он наконец вновь становится самим собой. И, назвав его имя, она тут же призывает его быть самим собой, увидеть себя самого до глубины. «Данте, будь спокоен. Ты грустишь, потому что был привязан к нему; но сейчас-то ты поймешь, из-за чего на самом деле стоит скорбеть». Причина для сокрушения — это не исчезновение Вергилия, не смерть любимого человека, не физическая смерть, а отдаленность от Истины, отвлечение. Отвлечение значит, что какая-то сила тебя влечет от, отвлекает, развлекает. Ты отвлечен от собственной судьбы, ты пребываешь в забвении себя самого, своей природы и своего желания — вот что заслуживает сокрушения. «Не этот меч / Тебе для плача жребии судили», тебе придется горевать из-за другой раны.