Алый король. Разделенная душа - Грэм Макнилл

— Помоги мне, — повторил несчастный легионер, корчась в конвульсиях. Его кости срастались, дробились и вытягивались. Плоть исследовала любые возможности для роста, даже самые губительные. Лишь голубой глаз не менялся, застыв в отчаянном призыве.

Азек беспомощно смотрел, как другие космодесантники бросаются на выручку Ормузду. Павониды всеми силами пытались замедлить его взрывную гиперэволюцию, адепты Рапторы восстанавливали вспучившиеся латы, прижимая их к телу воина.

Ничего не помогало.

Ничто не могло остановить перерождение плоти.

Ариман закрыл глаза, но картина последних секунд жизни Ормузда навеки запечатлелась в его памяти. По щекам корвида катились слезы, в груди было тесно от горечи утраты, переполнявшей душу. Еще никогда Азек не страдал так тяжко, даже после смерти его родителей от вспышки нанофага в Ахеменидской зоне восстановительных работ; об их гибели он узнал опосредованно, прочитав имперское коммюнике.

Впоследствии проклятие Тысячи Сынов пробудилось и в теле самого Аримана. Его плоть взбунтовалась в тот день, когда Азек в присутствии Императора впервые встретился с генетическим отцом.

О том, что происходило дальше, воин сохранил лишь неясные осколки воспоминаний: образы невыносимой боли, рыданий, тоски и кратких странных прояснений. В такие моменты ему мерещились четыре создания, каждое из которых предлагало свой спасительный дар.

Но их чудеса имели цену.

И платить пришлось бы прародителю Аримана.

Выйдя из стазиса, словно бабочка из куколки, обновленный Азек узнал, что Ормузд мертв.

Разумеется, он ощутил это заранее, поскольку всегда чувствовал любую мелочь, случавшуюся с его близнецом. Такое потрясение, как гибель брата, не могло пройти незамеченным. Ариман вспомнил, что Магнус тогда пришел к нему и, сообщив, что перерождение плоти убило Ормузда, произнес следующие слова:

«Такова суть предательства. Оно всегда начинается изнутри».

Опустившись на колени, Азек скорбно склонил голову.

Его снова окутала тьма, безбрежная и непроницаемая…

Но нет, вот вверху блеснула серебряная искорка — лучик света, мерцавший, как звезда в безлунную ночь.

Ариман сосредоточил все внимание на нем.

Сияние усилилось; теперь оно казалось дырой в ночи, яркой, как ртутная лампа. Протянув руку, воин стиснул блестящий диск в кулаке. Он повернул кисть и разжал пальцы, уже догадываясь, что там.

На заскорузлой ладони переливалась серебряная монетка с неровными краями и штампованным изображением пучка дубовых листьев, немного смещенным от центра. Перевернув ее большим пальцем, Азек увидел профиль благородного государя с выступающими скулами, ястребиным носом и пронизывающим взглядом.

— Зуль-Карнайн[108], — сказал легионер.

Стоило ему произнести имя великого царя, как декорации сменились еще раз.

Перед Ариманом простерлась бурная холодная река, противоположный берег которой терялся в бесконечном мраке. Воин не видел границ окружающего мира, не замечал вообще ничего, кроме стремительного потока, струящегося неведомо откуда.

Счислитель, замерший у кромки воды, выжидательно смотрел на Азека похожими на тлеющие угли глазами.

Соратники Аримана, высадившиеся с ним на архипелаге Семи Спящих, находились здесь же и явно пребывали не в лучшем состоянии. Толбек метался по берегу, как разъяренный бойцовый пес, швыряя в воздух над непроницаемо-черной рекой сгустки звездного огня. Хатхор Маат то неотрывно смотрел на свои ладони и хныкал, как брошенное дитя, то сжимал кулаки и колотил ими по земле, как будто хотел изгнать одной болью другую. Санахт дрожащей рукой прижимал меч к собственному кадыку, словно обдумывал, не перерезать ли себе горло.

Азек не представлял, какие прежние скорби вновь пережили его товарищи, чтобы оплатить проход, но знал: им пришлось так же нелегко, как ему, а то и тяжелее.

Неподвижен был только Афоргомон. Демона не беспокоили ни сожаления, ни страдания, ни печаль. Нерожденные не ведали подобных чувств — вот и еще одна причина ненавидеть их.

Ариман опустил взгляд на серебряную монетку — копию той, которую он носил на шее. Его мать снабдила таким амулетом обоих сыновей перед тем, как они отправились на испытания кандидатов у стен Суз.

— Ормузд, я должен расплатиться тобой… — Выпрямившись, Азек зашагал к Счислителю.

На глаза наворачивались слезы, сердце ныло от боли потери.

И скорбь по брату была лишь одной из его ран.

Образы других трагедий боролись за место в сознании Аримана: тусклое воспоминание о сгинувшем мире, названном в честь оружия и ярчайшей звезды на заре; сожжение Просперо; утрата множества братьев, настигнутых перерождением плоти…

Все мучительные картины сплетались в непрерывно разрастающийся гобелен скорбей Азека, влияя на каждый аспект его существа. Любое из несчастий стоило того, чтобы залить мир слезами, но ни одно из них не было настолько личным, как то, символом которого служил серебряный кружок на ладони воина.

Он протянул монетку Счислителю.

— Если ты заберешь ее, я забуду Ормузда? — спросил Ариман.

— Нет. — Демон взял подношение длинными, суженными к кончикам пальцами с закрученными ногтями, покрытыми засохшей могильной землей. — Зачем же мне лишать тебя источника боли? Тогда ты перестанешь страдать.

Азек кивнул, и создание убрало амулет в складки длинных одеяний. По его телу пробежала дрожь удовольствия: в ту секунду легионер все бы отдал за возможность обрушить на вампирическую тварь боевые чары.

— Ты получил наши скорби, — сказал корвид. — Теперь пропусти нас. Исполни обещанное.

— Что ж, хорошо, — отозвался Счислитель. Обойдя воинов Тысячи Сынов, он взял у каждого из них какую-нибудь безделушку или артефакт, но к Афоргомону даже не приблизился. Собрав оплату со всех, демон отошел в сторону и указал на клокочущий ледяной поток: — Путь открыт, река ждет вас.

— Как нам пересечь ее? — требовательно спросил Толбек, печаль которого сменилась гневом.

— Никак. — Существо принялось болтать в воде основанием посоха.

Ариман мгновенно испытал мерзостное ощущение того, что реальность претерпевает грозные и жуткие изменения, и причина их — обыденные с виду действия Счислителя.

— Прекрати сейчас же, — произнес Азек.

Глаза демона сверкнули мрачным весельем, но от своего занятия он не оторвался.

— Вздымаясь во тьме, воды бесконечного потока втекают в вашу память… И вашу кровь. Вы чувствуете это, не так ли?

— Так, — признал корвид. — Теперь прекрати, или я убью тебя.