Когда наступит никогда - Барбара Дэвис

шутил, на случай зомби-апокалипсиса. Вполне в духе Стивена: он думал, что сможет купить собственное спасение даже при конце света.

Кристин закрыла сейф и собралась уходить, когда ее взгляд упал на левую руку и кольцо, символизирующее ее брак, – двухкаратный бриллиант. Только самое лучшее для жены Стивена Ладлоу. Оно легко соскользнуло с пальца; видимо, после недели на чае и бутербродах она похудела. Рука казалась непривычно легкой, но Кристин положила кольцо на стол, не испытывая чувства вины. Стивен покинул их брак какое-то время назад. Теперь ее черед.

Задержав дыхание, Кристин выглянула из окон. Похоже, пока чисто – никаких фургонов у ворот, никаких фотографов в засаде. Кристин взяла сумки, вышла на крыльцо и поспешила к «Роверу», стоящему посреди двора.

С громко бьющимся сердцем она села за руль, заблокировала все четыре двери и завела мотор. Потом нажала кнопку на пульте. Ворота бесшумно раскрылись, и Кристин увидела перед собой пустую улицу.

Она почувствовала пьянящее облегчение и одновременно тревогу, когда нахлынули воспоминания о другой ночи – другой наскоро собранной сумке, другом торопливом бегстве. Сложно не увидеть иронию. В шестнадцать лет Кристин ускользнула из дома посреди ночи и побежала куда глаза глядят. Теперь, двадцать лет спустя, она убегала вновь.

Четыре

Равенел, Южная Каролина.

8 января 1994 г.

Кутаясь в куртку, Кристи-Линн идет по мокрому тротуару и жалеет, что не оставила учебники по математике и естествознанию в шкафчике. На улице до безобразия холодно, даже для января, и идет ледяной дождь. Кристин бредет, опустив голову и спрятав ее в огромном капюшоне, словно черепаха, и видит лишь асфальт у себя под ногами.

Онемевшие от холода руки сжаты в кулаки и спрятаны глубоко в карманах. Там ключ от квартиры. Кристин крутит его в пальцах, предвкушая чашку горячего шоколада, которую приготовит дома, если он остался. Сейчас она уже согласна и на чай. Если он горячий.

Девочка ускоряет шаг, когда впереди появляется знак «Пальм Манор Апартментс» – краска с букв осыпается туда, где когда-то был палисадник, а теперь лишь грязная лужа с фантиками и окурками. Еще несколько шагов, и Кристин окажется внутри, в сухости и тепле, с кружкой горячего напитка. И будет читать «Изгоев».

Этот роман им задала миссис Кендрик, учительница по английскому, но он был совсем не похож на домашнюю работу. Как чтение можно назвать работой, если ты встречаешь людей и посещаешь места, которых никогда не увидел бы в реальной жизни? Кристин улыбается, думая о Черри, Понибое и красавчике Содапопе. Они стали ее друзьями – изгои, как и она, из неправильной части города. Только они были вместе, а у нее нет никого, для детей в брендовых джинсах, живущих в красивых домах, она лишь уродливая одиночка из иного мира. Наверное, было бы здорово вступить в банду – только не ту, где продают наркотики и убивают людей, а ту, где ее не будут дразнить за одежду из секонд-хенда и обед в коричневом бумажном пакете.

Кристин все еще раздумывала над плюсами и минусами вступления в банду, когда влажную из-за дождя тишину пронзили отчаянные ругательства.

– Гребаный дождь! Каждый раз, когда мне приходится кого-то вышвыривать, идет гребаный дождь!

Кристи-Линн поднимает голову, сбрасывает капюшон с лица, высматривает источник звука и замирает, заметив кучу одежды и мебели на мокрых ступенях возле их квартиры. А потом бежит – дождь льет в глаза, в животе сжимается узел, а Кристин бежит к мужчине, который тащит лампы, купленные ее матерью несколько месяцев назад.

– Что вы делаете? Это наши вещи!

– А это моя квартира, – отвечает мужчина, указывая пальцем на открытую дверь. Он высокий и крепкий, в мокрой майке и грязном сером комбинезоне. – Конечно, если у вас нет шестисот долларов. А как я догадываюсь, их нет – твоя мама столько не зарабатывает.

– Но вы не можете! Ее даже здесь нет!

– Могу, – отрезает мужчина. И, словно в подкрепление собственных слов, швыряет лампы на промокшую кучу домашней утвари. Один из абажуров скатывается на тротуар, и с тошнотворным треском разбивается лампочка. – Так написано в договоре, подписанном хозяйкой квартиры. Два месяца задержки, и вы съезжаете.

В дверях появляется мальчик с охапкой полотенец и подушек. Он ненамного старше нее – лет четырнадцать или пятнадцать – и очень похож на отца: такие же соломенные волосы, твердая челюсть, холодный взгляд. Он издалека кидает подушки в кучу и улыбается жестокой улыбкой. Он не впервые помогает отцу выселять людей.

Выселение.

Это слово наполняет Кристин стыдом. Она знала, дела шли туго, ее мать едва сводила концы с концами, они жили на хот-догах и макаронах с сыром, но Кристин никогда не понимала, что все настолько плохо. Неудивительно, что матери приходится брать дополнительные смены в «Пиггли Виггли» и что она всегда выглядит такой измотанной, будто еще немного, и рассыплется на кусочки.

Кристи-Линн продолжает пялиться на мокнущую кучу вещей, не сводя взгляда с пушистой фиолетовой ноги – плюшевый динозаврик, подарок матери на шестой день рождения, – когда ее внимание привлекает то ли движение, то ли звук. Внутри все сжимается, когда в окне над головой раздвигаются шторы и появляется пара лиц. И это не единственные наблюдатели. По всему комплексу люди выглядывают из окон или стоят в дверях и смотрят, что будет дальше. И от этого почему-то становится хуже.

Кристин преодолевает желание заплакать. Чем это поможет? Нужно позвонить матери, сказать, что происходит, – вот только ее начальник не любит, когда ей звонят на работу, а меньше всего им сейчас нужно, чтобы Шарлен Паркер уволили. Кроме того, звонить все равно неоткуда. Даже если Кристин впустят в квартиру – чего, скорее всего, не случится, – телефон отключили еще несколько недель назад.

Снова появляется сын мужчины, на этот раз с ношей в виде кастрюль и сковородок, в том числе с железной сковородой, в которой ее мать готовит кукурузный хлеб. Он с грохотом швыряет их на ступени и поворачивается к отцу, чтобы забрать протянутую коробку. Похоже, в ней вещи из-под раковины: спрей для мытья стекол, жидкость для посуды, наполовину использованный рулон бумажных полотенец. Кристин наблюдает, как картон темнеет под дождем и полотенца медленно размокают.

Именно бумажные полотенца становятся последней каплей – невыносимо смотреть, как они раскисают под острой ледяной моросью. Вещей у них немного – с этим сложно поспорить, когда все имущество свалено в отвратительную кучу на ступенях. Неужели он не мог хотя бы сохранить бумагу? В Кристин внезапно закипает гнев вперемешку со стоящими