Второй Саладин - Стивен Хантер

Наконец Спейт подал голос:

– Ты до сих пор звезда.

Чарди не оглянулся. Он сделал еще один бросок и только потом ответил:

– Да, есть еще порох в пороховницах.

О его фантастической сноровке с мячом ходили легенды. Во время двух своих американских операций – совершенно катастрофических во всех прочих отношениях – он под орех разделал спортивную лигу Лэнгли, в которой играла на удивление сильная баскетбольная команда; Чарди тогда установил рекорды, которые, насколько Биллу было известно, не были побиты и по сей день. В своем захудалом колледже, который платил Полу стипендию, он был чем-то вроде звезды национального масштаба и решил попробовать играть в профессиональной команде.

Он забил в прыжке еще один мяч, и на этом, похоже, игра ему прискучила. Мяч покатился по полу в темный угол. Чарди взял полотенце и подошел к Биллу.

– Что ж, старина Билл, вижу, я тебя не переупрямил.

– Ты действительно этого хотел, Пол?

Чарди лишь улыбнулся в ответ.

– Думаю, я им понадобился, – проговорил он наконец. – Наверное, я снова в цене.

К чему отрицать очевидное, подумалось Спейту.

– Понадобился. В цене.

Чарди обдумал его слова.

– Кто проводит операцию? Мелмен?

– Мелмен теперь большая шишка. Ты не знал? Он заместитель директора по оперативной работе. В один прекрасный день он станет его директором, возможно даже директором Центральной разведки,[6]если не решит уйти из конторы.

При мысли о Сэме Мелмене на обложке «Тайм» и «Ньюсуик», где до него красовались Хелмс, Колби и Тернер,[7]Чарди фыркнул.

– Эту кампанию курирует даже не оперативный директорат, Пол. Ее курирует административный директорат, их управление безопасности. Так что…

– Что еще за оперативный директорат? – перебил его Чарди.

Он действительно долго был не у дел, осознал Спейт.

– Прости. Я так понимаю, ты был в горах, когда они провели реорганизацию. Я и сам узнал уже потом. Директорат планирования теперь называется оперативным директоратом.

– Прямо как в каком-нибудь фильме про Вторую мировую.

– Пол, забудь про оперативный директорат. Забудь о былых днях, о былых людях. Забудь всю эту чушь. Забудь о Мелмене. Он просто делал свою работу. Он будет далеко от тебя. Подумай о том, что Улу Бег в Америке.

– Все данные об Улу Беге есть в отчетах, в архиве. В отчетах по расследованию Мелмена. Скажи им, пусть поднимут все дела.

– Уже, Пол. Пол, ты знаешь Улу Бега, ты сам готовил его. Ты сражался бок о бок с ним, ты знаешь его сыновей. Ты был ему вместо брата. Ты…

Однако разговор об Улу Беге, похоже, был Чарди неприятен. Он отвел взгляд, и Спейт понял, что ему придется разыграть свою последнюю карту, которая была ему не по душе и дурно попахивала. Но ему в мельчайших подробностях разъяснили, насколько это важно, насколько невозможен провал.

– Пол…

Билл замялся, ощущая острую жалость. Чарди не заслуживал удара, который он собирался нанести.

– Пол, нам придется привлечь к этой операции и Джоанну Халл.

– Ничем не могу помочь, – отрезал Чарди. – При всем своем желании. Послушай, мне нужно принять душ.

– Пол, наверное, лучше мне объясниться начистоту.

Ох, надо было ему проглотить еще несколько коктейлей.

– Пол, им плевать на все, этим ребятам из управления безопасности. На все, кроме результатов. Они намерены установить за Джоанной какое-то наблюдение – и хотят, чтобы этим занялся именно ты, потому что считают, что Улу Бег появится у нее. Она едва ли не единственная, к кому он может пойти. Но не согласишься ты, они найдут другого согласного, поверь мне.

Чарди посмотрел на него с омерзением.

– Что, все зашло настолько далеко?

– Они очень боятся Улу Бега. И не побрезгуют никакими средствами.

– Надо думать, – буркнул Чарди, и Спейт понял, что одержал маленькую победу.

Он предполагал, что за ним будут охотиться, но это не имело значения и не особенно страшило его. За ним уже кто только не охотился – иракская армия и полиция, арабы, иранцы, даже курды. Теперь вот американцы.

Но что они могут? Он ведь в горах. Улу Бег чувствовал себя здесь почти как дома, все вокруг было ему знакомо. Он родился и вырос в горах и сражался тоже в горах, а эти горы хотя во многом и отличались от его родных, столь же во многом их повторяли.

Они назывались Сьерритас и тянулись от границы к северу на двадцать или тридцать километров, прежде чем превратиться в суровую пустынную равнину по пути к американскому городу Тусону.

Это были обширные предгорья, поросшие невысокими дубами и зловредными колючками, пробивающимися сквозь каменистую почву, до тех пор, пока на высоте пяти тысяч футов все это резко не превращалось в камень, пик, скалистую вершину, голую, бесплодную и неприступную. Пословица утверждала, что каждая гора – крепость, и здесь, на высоте, он чувствовал себя в безопасности, словно за крепостной стеной.

Пускай приходят. Свое мастерство он постигал в сотне переделок и еще в сотне оттачивал, в горах он даст сто очков вперед кому угодно. Впрочем, сомнительно, чтобы американцы попытались взять его. Ему говорили, они превыше всего ставят свои удовольствия, а не отвагу. И все же вдруг против него пошлют Джарди?

Курд помедлил на краю скалы, глядя на возвышающиеся вокруг пики, тускло-коричневые на ярком солнце. Повсюду, куда ни взгляни, царили покой и безмолвие, один лишь ветер овевал его лицо.

А вдруг свыше предначертано, что против него пошлют Джарди? Вдруг такова воля Всевышнего?

Кто знает, какова воля Всевышнего? Что толку об этом беспокоиться? И все же, все же…

Однако здесь, в глуши горных вершин, помимо безопасности, он получал еще кое-что. Свободу. Свободу думать как курд, двигаться как курд, свободу быть курдом. Здесь его не угнетала необходимость носить чужую маску, что давалось ему труднее всего.

«Ты должен стать одним из них, – напутствовали его. – Но это будет несложно. Американцы заняты исключительно самими собой. Они не видят дальше своего носа. Но разумеется, тебе придется немного изменить свои привычки. Согласен?»

«Да, – отвечал он. – Научите меня. Я пойду на любые жертвы, заплачу какую угодно цену. Моя жизнь – прах. Она лишь орудие моего возмездия».