Предатели в русской истории. 1000 лет коварства, ренегатства, хитрости, дезертирства, клятвопреступлений и государственных измен… - Сергей Глезеров

Если в личности Курбского можно указать на что-нибудь черное, то никак не на бегство его в Литву, а скорее, на участие в войне против своего бывшего отечества; но это происходило именно оттого, что, как мы сказали, московские люди, даже лучшие, были слуги, а не граждане. Курбский был преступен только как гражданин; как слуга – он был совершенно прав, исполняя волю господина, которому добровольно обязался служить и который его, изгнанника, принял и облагодетельствовал.

Мы не думаем, чтобы вообще у бежавших в те времена в Литву московских людей были какие-нибудь идеалы в Литве. Им просто становилось почему-нибудь дурно и опасно жить в Московском государстве, и они бежали из него; бежать в Литву им было и ближе, и подручнее, чем в другое государство: и язык, и обычаи там были для них ближе, чем в иной земле, и принимали их там радушно; как люди служилые они в Литве видели для себя службу, только служба там казалась польготнее, особенно после того, как почему-нибудь в Москве служба становилась им чересчур тяжела».

В разные времена менялось отношение к Андрею Курбскому. Чем хуже отношение к Ивану Грозному, тем больше появлялось сочувствия по отношению к Курбскому: мол, такого греховного, жестокосердного, коварного царя, в котором нет ничего человеческого, не грех и предать. Недаром в поэме декабриста Кондратия Рылеева «Курбский» есть такие строки: «В Литве враждебной грустный странник, // Позор и слава русских стран, // В совете мудрый, страшный в брани, // Надежда скорбных россиян, // Гроза ливонцев, бич Казани…»

Чем лучше становилось отношение к Ивану Грозному, тем более отвратительным и мерзким воспринималось изменничество и предательство Андрея Курбского. Когда во времена правления Сталина Иван Грозный самим вождем «утвержден» на роль практически идеального правителя, Андрей Курбский стал его антиподом – «эталонным предателем». «Образ Курбского был мобилизован сталинской пропагандой и растиражирован в кинематографе, театральных постановках, на страницах литературных произведений и школьных учебников», – отмечает историк Александр Филюшкин.

Образ А. Курбского в фильме С. Эйзенштейна «Иван Грозный» (актер М.М. Названов)

В 1942 году опубликована пьеса писателя Осипа Брика «Иван Грозный», где Курбский выступал антигероем, который не только сам предает, но еще и склоняет к измене других… И не случайно в фильме Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный», первая серия которого вышла в 1944 году, образ Курбского вобрал в себя все виды предательства: кроме того, что совершил воинскую измену, он предал друга – Иоанна Грозного, с которым был единомышленником с юных лет, возжелал жену друга – царицу Анастасию, предал верность сыну друга, которого обязался хранить и беречь. И наконец, в финале сценария он предал и своего нового господина – польского короля…

В совершенно забытом ныне романе-трилогии Валентина Костылева «Иван Грозный», удостоенном в 1947 году Сталинской премии II степени, тоже не обошлось без образа изменника Андрея Курбского. Он изображен трусом и истериком, который страшно боится, что его выдадут Москве, и его презирают даже поляки и литовцы, которым он ревностно служит… А в школьном учебнике истории СССР под редакцией академика Анны Панкратовой, вышедшем в 1951 году, Курбский вообще звучал очень по-современному, представая неким аналогом генерала Власова. Утверждалось, что его назначили в Литве командующим одной из армий, действовавших против России. Хотя на самом деле никакой армией Курбский не командовал.

«Власти пропагандировали, причем и на уровне школьного образования, ненависть к изменникам, необходимость борьбы с ними любыми средствами, – объясняет ситуацию Александр Филюшкин. – Для этого и пригодился Курбский – его роль преувеличивалась, а факты биографии искажались и передергивались».

Достаточно распространенный вроде бы эпизод: средневековая крепость, осажденная врагами, ведет отчаянную оборону. Все меньше и меньше становится ее защитников, кончаются запасы боеприпасов и продовольствия, но оставшиеся сдаваться не собираются, боевой дух крепок. И вот находится предатель, изменник, который вступает в преступный сговор с врагами и открывает им ворота. Так крестоносцам удалось взять Антиохию, а ливонским рыцарям – Псков из-за предательства боярина по имени Твердило… Имя предателя, открывшего в 1611 году врагам ворота Великого Новгорода, стало нарицательным. Звали его Ивашка Шваль.

Дело происходило в Смутные времена начала XVII века. Государство практически распалось, хозяйничали отряды иностранных наемников… В 1609 году русский царь Василий Шуйский обратился к шведскому королю Карлу IX с просьбой оказать военную помощь против польской интервенции. Шведы давно положили глаз на северо-западные русские земли, и долго уговаривать их не пришлось. Вскоре в Новгород прибыло шведское войско под командованием графа Якоба Делагарди. Сначала наемники вместе с русским ополчением воевали против поляков, однако в решающем сражении под Клушином перешли на сторону противника.

После того, как поляки заняли Москву, Делагарди вернулся в Новгород. Однако новгородцы отказались впустить шведов, обвинив их в измене. Тогда Делагарди обосновался невдалеке от города – в Хутынском монастыре. Там он вступил в переговоры с присланным из Москвы воеводой Василием Ивановичем Бутурлиным, который был сторонником союза со Швецией против Польши.

Чтобы заполучить Швецию в союзники, Бутурлин соглашался на передачу шведам русских территорий, уже по факту занятых войсками Делагарди. Дело шло к подписанию договора, как вдруг возникло препятствие в лице свободолюбивых граждан Великого Новгорода, возмущенных тем, что за их спиной решается судьбы исконных новгородских земель.

«Новгород был совершенно неподготовлен к осаде, – отмечает историк Павел Седов. – Уже после прихода шведской армии воеводы предприняли меры для ремонта крепости. Осмотр городских укреплений показал, что они находились в плачевном состоянии: в случае штурма из города было невозможно взойти на крепостную стену из-за отсутствия лестниц».

Якоб Делагарди решил действовать силой. Он выдвинулся из Хутынского монастыря ближе к Новгороду – в Колмов монастырь. Произошла стычка между шведами и новгородцами. Те, чтобы облегчить себе будущую оборону, сожгли деревянные строения вокруг города и, как говорится в старинных источниках, «порубили сады и рощи», а сами укрылись за крепостными стенами.

Накануне штурма шведы взяли в плен дворового человека Ивана Прокофьева по прозвищу Ивашка Шваль. Слово «шваль» в русском языке означало профессию портного. Польстившись на щедрую мзду, Прокофьев согласился проникнуть в город и открыть шведам крепостные ворота.

О дальнейшем ходе событий повествует план шведского штурма, сохранившийся в архивах Швеции. Он изображает последовательные этапы боевых действий на подступах к городу и внутри него. 16 июля шведы с утра имитировали нападение на город с северного направления, от Колмова монастыря, но затем их главные силы подступили к городским валам с западного направления, у Чудинцевых ворот. И в критический момент осады Ивашка Шваль открыл им ворота. Неприятельское войско стремительно ворвалось в город… Увы, в коварном и страшном предательстве была причина того, что, как отмечает историк Павел Седов, на фоне героической обороны Смоленска в 1610–1611 годах и Пскова в 1615 году Новгород пал буквально за несколько часов…