Жребий - Валентина Амиргулова

нормально. Главное — поможет людям.

— Антонина Ивановна, вы моя спасительница, — наконец вымолвила Зинаида дрожащим голосом. — Только не подумайте плохо. У меня и в мыслях ничего не было, а то еще…

— Перестань, милая, — перебила Антонина Ивановна и растерла своей рукой излишек крема на виске у Зинаиды.

— Я уже не знала, па что решиться… Нам будет хорошо втроем. Мы же родственники, своя кровь.

— А ты знаешь, как делают обмен?

— Точно не знаю, завтра схожу к юристу, — ответила Зинаида деловито и, пожелав «спокойной ночи», пошла спать.

Антонина Ивановна быстро заснула. Утром, когда она встала, в квартире была только Зинаида, которая что-то гладила на кухне.

— Разоспалась я у вас! — торопливо одеваясь, крикнула Антонина Ивановна.

— Сон — здоровье, — весело ответила Зинаида. — Сейчас будем завтракать.

Рисовая каша, рассыпчатая, хорошо промасленная, показалась Антонине Ивановне очень вкусной. Зинаида тоже ела с аппетитом.

— Я рассказала мужу о нашей задумке с квартирами.

— А он как? — нетерпеливо спросила Антонина Ивановна.

— Что-то промычал. Но я его уговорю.

— А вдруг он будет против?

— Не будет. Куда ему деваться?

— Нужно бы по-хорошему.

— Все сделаем как надо. Сам понимает, что так жить больше нельзя. А мы предлагаем ему отдельную квартиру, пусть в другом городе, но он там жил. Снова устроится, привыкнет.

…Зинаида поехала провожать родственницу па вокзал. По дороге оживленно обсуждали детали переезда.

В поезде, прощаясь, Зинаида, держа маленькую руку Антонины Ивановны и мягко поглаживая ее, стала горячо благодарить:

— Как много вы хотите для меня сделать! Я в таком трудном положении.

— Не надо, Зиночка, благодарить. Мне самой будет с вами лучше. Я ведь совсем одна, — растроганно отвечала Антонина Ивановна.

Когда поезд тронулся, она не могла сдержать слез. Но какими благодатными, желанными были эти слезы, будто уносили прочь все, что было в душе тяжелого.

Дома Антонине Ивановне стало немного не по себе. Она уже привыкла к квартире. Многое здесь пережила. И снова плакала легкими, неуемными слезами. И такое они приносили облегчение. Конец одиночеству! Сколько уже с ним в этой квартире прощалась хозяйка. Но теперь прощание казалось окончательным.

Она стала прикидывать, что из вещей взять с собой на новое жилье. Каждая вещь была дорога, как память о прошлой жизни. Снова и снова перекладывала Антонина Ивановна с места на место сумки, кошелки, вазочки, чемоданы. Помня решительный протест Зинаиды против барахла, стала вязать узел, чтобы подарить кое-что Игнатьевне. Узел набрался огромный. С ним Антонина Ивановна и пошла к своей подруге. После приезда она еще не виделась с нею.

Игнатьевна встретила со смешком:

— Чего-то ты с кулем приперлась? Аль поживы мне какой наскребла?

— Так и есть, по сусекам, — стараясь подделаться под ее насмешливый тон, сказала Антонина Ивановна и поставила узел к ногам приятельницы.

— А чегой-то раздобрилась, аль помирать задумала? — не унималась Игнатьевна. Нагнувшись, она стала распаковывать узел.

— Рано мне помирать. Здесь я принесла то, что в хозяйстве может пригодиться. Я уезжаю.

— И далече? — перестала возиться в вещах Игнатьевна.

— К Зинаиде.

— Совсем очумела, из ума выжила! Батюшки! — от удивления Игнатьевна плюхнулась прямо на узел.

— А чего, разве Зинаида мне чужая? — спросила Антонина Ивановна, пожимая плечами.

— А квартиру куда?

— С мужем она разводится, он и поселится.

— Ох, господи, облапошили старуху! Стыд-то есть у людей? — схватилась за голову Игнатьевна.

— Я сама предложила.

— Сама-а, — еще больше дивясь, протянула Игнатьевна.

— Все равно жить осталось не так уж много, сделаю людям доброе… Сживемся мы. У Зинаиды и мысли не было на мою квартиру.

Игнатьевна изумленно глядела на Антонину Ивановну.

— Видела я всяких, но таких — никогда. Что ж ты, старая голова, со мной не посоветовалась? Я б тебе дельное сказала.

Игнатьевна задумалась, но, встрепенувшись, придвинулась к гостье и заговорщическим тоном произнесла:

— Пока еще ничего не сделала, выпутывайся. Хочешь, вместе письмо настрочим? Мол, раздумала, извините. У них своя жизнь, сами пусть крутятся. А тебе, милочка, о себе нужно кумекать.

— Нет, — отступая к двери, замотала головой Антонина Ивановна.

— Да ты малахольная, без ума! Я с ней вожусь, обузу на свою голову взяла. В больницу к ней бегаю, деньги на передачки трачу.

Антонина Ивановна спиной открыла дверь и, продолжая пятиться, вышла на площадку подъезда. Закрыв за собой дверь, быстро пошла прочь.

В своей квартире она пришла в себя. В голове метался визгливый голос Игнатьевны. Она понимала, что старуха накричала от доброты сердца. Нельзя на нее обижаться. Еще эти передачки приплела. Немного успокоившись, Антонина Ивановна стала размышлять,

почему Игнатьевна такая осторожная? Ее никто и никогда по-большому не обманывал. Дети любят. Сама она добрая. А почему не может понять чужой доброты?

Сгоряча Антонина Ивановна хотела отдать ей деньги за передачки или положить их в почтовый ящик. Но представила, как это может обидеть Игнатьевну, и раздумала. Мысленно продолжала доказывать ей:

«Хорошо тебе быть осторожной. Дети любят, дорожат тобой. А мне что терять? Тоску свою? Да я за что угодно готова ее отдать. Нет, подружка, не побывала ты в моей шкуре, не понять тебе!»

Доказав себе свою правоту, Антонина Ивановна успокоилась и стала ждать, когда приедет Зинаида. Та через педелю в письме известила, что ее задерживают дела. Еще через неделю написала, что приедет через месяц.

Зинаида приехала через полтора месяца после того, как побывала у нее Антонина Ивановна.

— Ох, как я устала! Развод, обмен! Здесь еще ноги придется побить. Наверное, такие хлопоты у меня десять лет жизни отняли, — снимая пальто, жаловалась она Антонине Ивановне.

— А я как будто знала, что ты сейчас приедешь. Чай кипятить поставила. За чаем и расскажешь о своих делах, — ласково говорила хозяйка, подавая гостье тапочки.

— Разговор у нас будет долгий, — вздохнула Зинаида, заглядывая в зеркало.

Засиделись до ночи. Зинаида рассказала о том, как прошел для нее этот трудный месяц. И вдруг начала расспрашивать Антонину Ивановну о ее молодости. Та сначала с недоумением, а потом с увлечением стала рассказывать, как невестилась, как войну перенесла. Зинаида слушала, положив голову па стол. Глаза у нее смыкались, но спать идти отказывалась.

Наконец, укладываясь в кровать, сказала сквозь легкую зевоту:

— Как хорошо мы поговорили! Правда!

— А я-то, я то развеселилась! — звонко рассмеялась Антонина Ивановна. — Да, жизнь свою вспоминаю с радостью.

Утром Зинаида осмотрела все вещи, приготовленные для переезда.

— Возьмем только вашу одежду, все остальное можно продать.

— Нет, пусть Павлу вещи останутся, что ж он, приедет в пустую квартиру?

— Может, он захочет все новое себе купить, — пожала плечами Зинаида.

— Так пусть хоть первое время