Агитбригада - А. Фонд

версией, что была она секретарём в торговом представительстве заготзерна, но справку якобы потеряла второпях, когда переезжала из родного Торжка в город N. Отвечала Клара за костюмы, декорации и прочий реквизит. Артистам свирепо завидовала (особенно Люсе и Нюре), но сцены дико боялась, впрочем, иногда принимала участие в массовках на заднем плане, если не надо было ничего говорить.

Сам же руководитель, Макар Гудков, режиссировал выступления агитбригады, выдавал получку, устраивал нагоняи и вообще был за главного. При необходимости мог спеть и сплясать.

И вот в этот коллектив на первых порах мне предстояло вписаться, пока я соображу, что к чему.

* Фордершпрунг(от нем. Vorder — передовой, Sprung — прыжок) — прыжок вперёд с переворотом, прогнувшись в спине, с промежуточной опорой на руки (или одну руку), и приходом на ноги. Элемент цирковой буффонады.

** слова народные

*** слова А. Н. Чичерина, 1927 г.

Глава 3

И вот первое моё рабочее поручение в этом мире — принести комсомольцу Зубатову из сельсовета синий саквояж с реквизитом.

Я аккуратно пристроил наволочку с генкиными вещами на сеновале (от греха подальше сунул её вглубь сена), и отправился на село. В агитбригаде, кстати, никто даже не спросил меня, обедал ли я или нет, да и запахов готовящейся пищи что-то не было слышно, хотя время было давно послеобеденное.

Я шел по грунтовке и безрадостно размышлял. В этой агитбригаде было не лучше, чем в трудовой школе. Нравы, вроде как посвободнее, но, зато, в школе хоть кормили. Не очень вкусно и полезно, зато нажористо и обильно. А где мне добывать провизию здесь, я не представлял совершенно.

По дороге до сельсовета со мной не произошло никаких происшествий, если не считать, что один из купающихся в лужах гусей надулся, зашипел, подбежал ко мне и попытался ущипнуть, угрожающе открывая клюв. Отмахнувшись от некультурной птицы, я заторопился дальше. Село меня раздражало. Впрочем, как и это время. Пройдя ещё немного я решил, что, если вопрос с кормёжкой не выяснится — вернусь обратно в школу.

Поплутав совсем немного, я отыскал сельсовет. Небольшая избушка, олицетворяющая местную власть, встретила тишиной, запахом мышей и запустением. В неухоженном палисадничке, окружавшем здание, лениво паслись неповоротливые толстобокие козы. На меня они не обратили совершенно никакого внимания.

Так как никакого замка на дверях не было (дверь подпирал обычный веник!), я беспрепятственно вошел внутрь. Там тоже оказалось безлюдно. Синий саквояж сразу обнаружился на стуле в единственной комнате. Прежде, чем взять его, я, нимало не предаваясь моральным терзаниям, раскрыл и проверил, что там внутри.

А внутри оказался пухлый каравай домашнего хлеба, заткнутая кукурузным початком бутыль мутноватого самогона, примерно на литр, десяток вареных вкрутую яиц, пару золотистых луковиц, завёрнутое в чистую тряпицу кольцо источающей умопомрачительный чесночный аромат колбасы, а также здоровенный шмат солёного сала, обложенный веточками свежей петрушки, и, судя по сладковато-нежному запаху дымка — гороховой соломкой осмоленного.

«Вот как. Реквизит у него, значит», — понятливо ухмыльнулся я. — «Вот сучонок. Ну ладно, раз реквизит, значит, реквизит. Пусть будет так».

Пока никого в сельсовете не было, я окинул взглядом заваленные бумагами два стола, полупустой шкаф и засиженное мухами окно. В шкафу я нашел сломанный барометр, какие-то древние агитационные брошюрки, пресс-папье в виде бюстика неизвестного античного мужика с крылышками и прочую дрянь.

Я вытащил всю снедь из саквояжа, отломал хороший такой шмат колбасы и немного хлеба и принялся торопливо уплетать. Вкус был изумительный. Это немного примирило меня с суровой действительностью. Если тут все продукты такого качества — то жить вполне можно.

Доев, я переложил оставшиеся продукты в найденную в том же шкафу рваную то ли занавеску, то ли кусок скатерти, которую завязал на три узла, чтобы не вывалилось. В саквояж же педантично сложил барометр, пресс-папье и все найденные брошюрки. Так как реквизита получилось маловато, то я заодно снял один из портретов вождей Революции, которые густо висели на стенах, и тоже добавил их туда, в коллекцию. Ах да, выбрал я, естественно, портрет Сталина.

И только я уже намылился обратно, как в сенях затопали и дверь распахнулась. Не то, чтобы я испугался, что меня засекут (вряд ли за сломанный барометр меня посадят, но разборок бы не хотелось).

— Милок, ты, что ль, будешь начальник новый? — с места в карьер требовательно спросила меня молодая бабёнка с рябым лицом.

— Нет, я из агитбригады, — вежливо ответил я, надеясь, что на лице не осталось крошек от хлеба, — сам вот тоже жду председателя.

— Ох ты ж божечки мои, — скривилась бабёнка и, шаркая ногами, ссутулившись, вышла вон.

А я добавил в саквояж еще найденный под шкафом дырявый ботинок и тоже заторопился обратно. Рабочий день у меня ещё не закончился.

На обратной дороге, я подвесил свёрток со снедью в ветвях старой липы так, чтобы и собаки не сожрали, и в густой кроне его не было видно. Насвистывая легкомысленную мелодию из Шнура, я неторопливо пошел на агитбригаду.

Во дворе промеж фургончиков на этот раз царила суета. Большинство членов агитбригады были в сборе и занимались каждый своими делами.

— Капустин, ты где там ходишь⁈ — сердито закричала на меня остроносая Клара. — Мне Макар сказал, что ты мне помогать будешь! Вот иди и помогай!

— Мне он ничего такого не говорил, — равнодушно пожал плечами я, — наоборот, они с Зубатовым отправили меня в сельсовет забрать саквояж.

— Принёс? — из фургона высунулась сердитая голова Зубатова, — тащи бегом сюда! Сколько тебя ждать можно⁈

— Я возле входа в дом поставил, — сказал я, — можешь забрать.

— Так принеси сюда! — потребовал Зубатов.

— Э нет, я к тебе в прислуги не нанимался, — хмыкнул я и язвительно добавил, — видать, не всех мироедов и эксплуататоров в семнадцатом расстреляли.

Зубатов налился краской, но я не стал ждать его ответа и опять вошел в дом. В избе вкусно пахло топлённым молоком и жаренной картошкой.

— Товарищ Гудков, — сказал я, — имею к вам два вопроса.

Макар сидел над шахматной доской и грустно смотрел на фигурки.

— Ты в шахматы умеешь? — рассеянно спросил он, наморщив лоб.

— Не умею.

— Эх, где нам шахматиста взять? Даже сражнуться не с кем, — посетовал Гудков и добавил, — какие вопросы?

— Первый вопрос — когда будет обед?

— Обед? — растерянно переспросил Гудков и посмотрел на меня тихими глазами.

— Ну да, дело уже к вечеру, а нас ещё и не кормили.

— Вроде как сегодня Нюрка дежурит, — пробормотал Гудков, правда неуверенно.

— А что же, никто не ел ещё?

— Ну, у нас тут многие сами для себя готовят, раздельно питаются.

— А я?

— А ты найди Нюрку и спроси.

Поняв, что с продовольствием здесь нелады, я продолжил:

— И второй вопрос — я что, в услужение сюда нанялся? То Зубатову сумки подносить, то Кларе что-то помогать. Мы с вами вроде обсудили перечень моих обязанностей.

— Ну ты понимаешь, братец, — с обезоруживающей улыбкой развёл руками Макар, — мы же одну работу делаем с товарищами — культурно боремся с мракобесием. Можно сказать, ведём беспощадную идеологическую войну против суеверий и религиозных предрассудков у селян. И поэтому мы должны быть как единый кулак, действовать единым фронтом! А если каждый начнёт тянуть одеяло на себя — то идеологические враги нас одолеют. Ты понимаешь?

«Вот же сука», — восхищённо подумал я, но достойно ответить не успел, так как снаружи раздался истошный, полный ярости крик и в избу ввалился Зубатов, потрясая раскрытым саквояжем.

— Вор! — дико вращая глазами, заорал Зубатов.

«Не везёт мне в этом мире что-то на Викторов», — с оттенком легкой грусти подумал я, вспомнив второго Виктора из СТК.

— Что стряслось, Витя? — спросил Гудков, поморщившись, — зачем так орать?

— Он украл!

— Кто?

— Вот он! — указательный палец Зубатова осуждающе уставился на меня.

— Это серьёзное обвинение, товарищ Зубатов, — нахмурился Гудков, — если это так, то будем разбираться. Случаев воровства у нас в коллективе ещё не было.

Он повернулся ко мне:

— Ты действительно украл, Геннадий?

— Нет, — с подчёркнутым изумлением покачал головой я, — товарищ Зубатов гонял меня по личным делам, как прислугу, а когда я не поднёс саквояж к нему прямо в фургон, а поставил во дворе, — он решил отомстить мне.

— Лжец! — заверещал Зубатов.

— А что он украл? — спросил Гудков.

— Р-р-реквизит, — уши у Зубатова заалели.

— Но там разве не реквизит? — наивно удивился я и теперь уже мой указательный палец уставился по направлению в тёмный зев саквояжа.

— А что там? — заинтересовался Гудков. — Вытаскивай.

Зубков скрипнул зубами и принялся доставать пресс-папье, барометр, макулатуру. Последним был извлечён