Мир внизу - Карвин Ви

Я услышала это на той же волне, вкупе с последними сплетнями капитанского мостика.

«Ребята из таможенного докладывают, вернулись только семеро».

«Семеро?»

«Без Мины, дочки Тэрренса из медблока».

«Твою мать».

Все внутри меня заледенело в одно мгновение. На моей памяти рейнджеров на Земле оставляли только один раз – патруль ящериц оказался в квадрате рейда, и пытаться спасти ребят означало выдать с потрохами расположение станции. К подобному событию просто невозможно подготовиться. С таким нельзя свыкнуться, каким бы насыщенным ни был весь опыт у тебя за спиной.

Я выскочила из каюты и едва успела на лифт, с парочкой техников отправляющийся на нижние уровни, к таможенному отсеку. Внизу уже находилась Айроуз; она встревоженно что-то объясняла смертельно бледной девушке в форме пилота. Судя по внешнему сходству, это была сестра Тамины. Я прошла мимо них незамеченной, в противном случае тетка бы обязательно меня развернула.

При виде взволнованной Айроуз я почувствовала такой неуместный укол злорадной гордыни, что мне стало мерзко. Как будто мое присутствие внизу могло как-то повлиять на судьбу Тамины. Зубы сжались так крепко, что заскрипели.

Я не до конца понимала, зачем туда иду.

– Она не успела, – даже не дожидаясь моего вопроса, сказала доктор Кара, первый знакомый человек, встретившийся мне в таможенном. Самый шумный и заполненный невероятно занятыми людьми отсек на станции был погружен в скорбное молчание. Даже ящики двигали беззвучно, словно телекинезом.

– Она на связи? – хрипло спросила я.

– Была, но… под завалом связь совсем не ловит. С ней пытались связаться после отбытия, но безуспешно. На Тамину упала балка в одном из павильонов на старой фабрике. – Доктор Кара опустила глаза. Голос срывался, но она заставляла себя звучать профессионально даже сейчас. – Эрлин пыталась вытащить ее. Но время было на исходе, и раны, полученные Таминой, оказались слишком серьезны. Мне очень жаль…

– Они ее хоть застрелили? – Я сжала губы, чтобы не выдавать их дрожь. Неравнодушие сделало меня до цинизма прямолинейной.

– Сионна. – Я невольно вздрогнула, когда Кара назвала меня по имени. Она подумала, что я в настроении плакать. Она не знала, что я не буду плакать.

Я просто хочу убедиться, что никто не мучился из-за чужого малодушия.

Что Тамину, раненую и обреченную, застрелили.

– Ее… оставили в живых? – попыталась еще раз, мягче. В уставе есть специальный пункт о «выстреле милосердия». Для тех рейнджеров, которым не повезло.

Кара мягко положила ладонь мне на плечо, и это словно пригвоздило меня к полу. Нарушение субординации в этом случае могло означать только одно.

– Насколько мне известно, Эрлин не смогла ей… помочь.

У меня вырвался нервный смешок. «Не смогла помочь». Не смогла застрелить напарницу, избавив от бесконечных часов умирания. Зато без проблем сумела бросить ее, заставив проживать каждый миг с пониманием, что за ней не вернутся. Станция никогда не ждет. Это глупо и нерационально – ставить под угрозу жизни стольких людей ради жизни одного рейнджера.

Даже если Тамина не умрет, рано или поздно до нее доберутся ящерицы. Или дикие звери, привлеченные запахом крови. Или маргиналы, что даже хуже. Она обречена. Просто потому, что ее напарница Эрлин – Эрлин, с которой она сидела за одним столиком в кафетерии, Эрлин, с которой ходила на симуляции, – не смогла помочь.

Дружба – такая переоцененная вещь. А милосердие – такая избирательная.

– Это все чертовски нечестно. – Я опустила голову, стараясь не смотреть доктору Каре в глаза. – Мина была… неплохой.

Я ведь действительно считала ее неплохой. Если бы я искала дружбы, то непременно хотела бы видеть ее своей подругой. Тамина всегда была такой доброжелательной, даже несмотря на мою заносчивость.

Доктор Кара открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но я покачала головой и ушла в отсек, где собирались после дезинфекции прибывшие. Дрожащие руки сами сжались в кулаки – кажется, у меня выработалась новая привычка.

Путь мне преградил Лиам, и я почему-то даже не удивилась тому, что это был именно он, а не какой-нибудь другой рейнджер. Встретив мой разъяренный взгляд, он еще и проем закрыл, выставив руку так, чтобы я не могла пройти к остальным.

– Пропусти, – тихо прорычала я, едва сдерживаясь, чтобы не найти применение судорожно сжатым кулакам прямо сейчас.

Лиам не шелохнулся. Несколько секунд он просто глядел на меня так, будто что-то анализировал. Его брови дернулись, образуя едва заметную морщинку, а затем он медленно растянул губы в улыбке. Темные глаза смотрели при этом напряженно.

– В чем дело? – непринужденно спросил он наконец.

У маргиналов, говорят, проблемы с эмпатией.

– Ну, не знаю, – процедила я. – Может, тебе еще не починили часть мозга, отвечающую за устный счет, но на Землю отправились восемь рейнджеров. А вернулись семь. Это на одного меньше.

– И почему тебя это так беспокоит? – Лиам приподнял бровь. Мне показалось, я ослышалась. Пришлось вскинуть подбородок, заглядывая ему в глаза. Там читалось… не недоумение, но что-то близкое к этому.

– Потому что, кажется, это больше не беспокоит никого. С дороги! – От резкого толчка плечом в грудь он немного потерял равновесие, но, вместо того чтобы дать мне пройти, вдруг спружинил на подошвах рейнджерских ботинок. Я опомниться не успела, как оказалась прижатой к противоположной стенке лопатками – в холодную металлическую облицовку.

Ледяная ладонь вцепилась мне в плечо. Свободной рукой он больно сдавил мое запястье, припечатав к стене.

– Сионна Вэль, ты редкостная эгоистка, – тихо сказал Лиам, приблизив ко мне лицо. Только яростный блеск в глазах выдавал его истинные чувства, внешне же мы вполне могли сойти за парочку, не совладавшую со страстью прямо в коридоре. – Тебе действительно так нужно поглядеть в лицо этой несчастной Эрлин, чтобы сделать ее день еще отвратней? Почему ты считаешь, что твои сожаление и скорбь сильнее ее?

Я почувствовала, что дрожу.

Лиам улыбнулся. Я уже не впервые заметила, какая у него красивая, располагающая улыбка. Вблизи она оказалась не слишком симметричной – левый уголок оказывался выше правого, но, вероятно, это было идеальное положение, золотое сечение человеческих улыбок. Тем не менее она не касалась других частей лица: низко посаженные брови не двигались, не появлялись морщинки в уголках глаз, само их выражение не менялось ни на йоту. Зато воображение почему-то само с готовностью дорисовывало эмоцию, которую Лиам мог бы испытывать в текущий момент. На первый взгляд, возможно, было незаметно, но сейчас, в этом дурацком коридоре, совершенно выведенная из себя нереальностью ситуации, я абсолютно точно могла сказать: его улыбки призваны дурачить людей.

Других, но не меня.