Тайна золотого обоза - Николай Леонов

Слушая ее, Гуров не мог внутренне не содрогнуться – и в самом деле, это выходило за грань не то что патологии души, а за грань того, где человеческой душе уже вообще нет места.

– Знаете, Лев Иванович, здесь само по себе место очень черное. Я не знаю, что тут могло быть раньше, но селиться тут нормальному человеку никак нельзя.

По ее словам, в доме Мартыняхиных она работает уже около двенадцати лет. И все эти годы, еженедельно, у себя дома она идет в местную церковь, где просит всех святых оградить ее от здешней дьявольщины. Только этим, по мнению Марии, она и спасается. Давно бы уже ушла в другое место, да учатся дети, денег на это требуется много.

– …Мне бы еще пару лет продержаться. И – все! Сразу же уйду. Тонька, хозяйка, вон тоже подумывает о том, чтобы отсюда свалить. Она и детей-то тут старается держать поменьше. А знаете, что мне думается? Это все не случайно. Наверное САМ, – женщина указала взглядом куда-то вверх, – так решил, чтобы здесь, в черном месте, собрались все самые черные люди. Вы заметили? Здесь красиво, здесь порядок. А ощущение такое, будто ты не в поселке, где живут люди, а на кладбище!..

Припомнила Мария и один необычный случай, происшедший с Мартыняхиным. Было это около месяца назад. Она готовила обед, как вдруг к ней вбежала горничная Соня и сообщила, что с Аркадием творится что-то очень странное. Они поспешили наверх, и в гостиной повариха увидела хозяина дома, который, сидя в кресле и вперив в экран телевизора остекленевший взгляд, водил перед собой руками, издавая нескончаемое, бессмысленное: «Хи-хи-хи-хи-хи…» По телевизору в это время шла какая-то телепрограмма про моделирование ландшафтного дизайна.

Не страдая комплексом начальствопочитания и избытком сантиментов, Мария простецки хлопнула Мартыняхина по плечу и спросила, как бы между прочим:

– Аркаша, ты чего? Юмор по телику уже закончился!

Словно очнувшись от какого-то наваждения, тот некоторое время молча, с недоумением взирал на обеих женщин. Но потом, как видно, вспомнив, что с ним только что было, строго-настрого приказал об этом не рассказывать ни одной живой душе. Особенно Антонине. Мысленно проанализировав рассказанное, Гуров пришел к выводу, что это могло быть следствием действия какого-то препарата седативного или даже наркотического действия.

– Кстати, а каковы были взаимоотношения между Мартыняхиным и Соней? – поинтересовался он как бы между прочим. – Антонина сказала, что всех горничных, замеченных в интимных отношениях с ее мужем, она немедленно выгоняет. Соня, получается, не поддалась на его приставания?

В ответ его собеседница саркастически рассмеялась.

– Ну, вы шутник, Лев Иванович! Тоже мне скажете – «не поддалась»… Да она сама при первом удобном случае тащила его в спальню. О-о-о! Это такая штучка!.. Нет, нет, Сонечка не из скромняшек, она из зло… бучих. Вы же с ней уже собеседовали? Ну и что, не обратили внимания, как она вас глазами раздевала? Это тот самый «тихий омут», где чертей больше, чем у нее волос на… Гм-гм! Голове. Вот и Тонька купилась на ее потупленные глазки и невинное личико. Ага! Невинное! Сонечка мне как-то даже похвасталась, что здесь по дому специально ходит без трусов и в мини-юбке. Ну, чтобы почаще перед хозяином «светиться». Я давно уже догадывалась, что эта нимфоманка планы строит наполеоновские. По моему разумению, она собиралась выпихнуть отсюда Тоньку и выскочить за Аркашку.

– Считаете, шансы у нее были? – Лев вопросительно прищурился.

– Еще какие! – Мария покачала головой. – Уж не знаю, где ее этому обучали, но когда Тоньки дома не было, она Аркашку ублажала так, что по всему дому разносились ее охи и его кряхтение. Она у нас здесь с начала весны. А где-то с середины лета между Тонькой и Аркашкой то и дело возникали стычки. Ну, мое-то дело сторона, поэтому на Соньку я стучать не стала, однако Тоньку предупредила: смотри, твой на тебя начал поглядывать что-то уж слишком косо. Как бы не указал на порог! Ну, она баба неглупая, тон сразу сбавила. Вроде в доме стало спокойнее… А тут – видишь, чего стряслось? Лег спать и не проснулся. О как бывает! Знаете, Лев Иванович, мне почему-то думается, что никто его не убивал. Сам он по жизни такой надорвался. Вот и все!

…В это же самое время Станислав Крячко проводил «задушевные беседы» с охранником, дворником-садовником и хозяйским шофером. Совсем недавно заносчивый и гоношистый охранник, назвавшийся Эдиком, в момент растеряв весь свой гонор, заговорил услужливо и даже с нотками подобострастия. Он признался, что и в самом деле отбывал срок за угон автомобиля. Но с тех пор ничего подобного с ним больше не повторялось.

По словам Эдика, охранником у Мартыняхина он работает уже пятый год. Дежурит сутки – через двое. Есть еще два охранника, но они сейчас на выходных. За все время работы в этом доме ему только раз пришлось применить силу – когда обкурившийся гашишем сын какого-то крупного столичного чинуши, проживающего на соседней улице, перелез к ним во двор через ограждение. Эдик его скрутил и передал прибежавшему родителю. Чей именно это был сын, Эдик уточнять не стал, сославшись на то, что напрочь забыл.

Вчерашним днем хозяин прибыл около семи вечера, когда уже смеркалось, учитывая сентябрьскую пору. Выглядел Мартыняхин оживленным, бодрым, шутил и смеялся. Ночь прошла без намека на какие-либо ЧП, а вот утром, когда уже взошло солнце, Эдик вдруг услышал сирену «Скорой». И лишь когда белый фургон с красными крестами остановился у их ворот, только тогда он узнал, что с хозяином произошло что-то серьезное. Ни о каких врагах и ком-то еще, кто хотел бы свести с Мартыняхиным счеты, он не слышал и не знает.

Поначалу не слишком много о хозяине рассказал и Егор – пятидесятивосьмилетний крепыш с модной (особенно в богемных кругах) недельной щетиной. Он совмещал работу дворника и садовника. Свою работу выполнял (как он сам определил) «на ять», поэтому нагоняев от хозяина не получал. А нарываться на похвалы считал недостойным и пошлым. Жалованье ему выплачивал личный шофер Мартыняхина, который совмещал в себе и охранника, и кассира, и подручного хозяина на все случаи жизни. По мнению Егора, его самого хозяин словно даже не замечал – ни доброго, ни худого слова от него он ни разу не слышал. Мартыняхин никогда не отвечал на его приветствие, словно пред ним было пустое место.

– Ну а мне-то чего? Да и хрен бы с ним – не замечал, и ладно… – добродушно дымя старомодной «беломориной», резюмировал собеседник Станислава. – А кто там и чего в доме вытворяет – честное слово, никогда не интересовался… Мне – как? Платят, и хорош. Кто там… Некрасов, что ль? Сказал: минуй нас как беда лихая и барский гнев, и барская любовь. Как-то так… Но, согласитесь, здорово и правильно сказано!

И лишь в завершение разговора Егор по секрету рассказал-таки нечто стоящее. Он поведал про Игоря, шофера хозяина. По его словам, Игорь для Мартыняхина был не просто шофер, не просто исполнитель поручений, а во многом даже близкий приятель и, по сути, наперсник – хранитель его тайн, в том числе и не самых благовидных. Зарплату Игорь получал завидную. Правда, и его жизнь спокойной назвать было нельзя. В любое время дня и ночи он должен был пребывать в готовности «номер один».