Щенки и псы войны - Сергей Аксу

— И чего мы полезли в их чертовы разборки? — сказал Сафронов, потирая небритую щеку. — Пусть бы крошили, резали друг друга.

— Помнишь, в 1996-ом Грозный сдали боевикам?

— Еще бы не помнить! Как нас умыли? Политики херовы!

— Так Исмаилов, тогда несколько дней с нашими ребятами из «Вымпела» осаду сдерживал в милицейской общаге. Чудом тогда мужики вырвались, до последнего надеялись, что помощь придет. Не пришла!

— Предали, сволочи! Ребята кровью умылись, заплатили головой из-за столичных выродков, — закипел побагровевший Дудаков, сжимая кулаки.

— Ну, ладно, ладно, Алексей, чего старое ворошить! Наше с тобой дело приказы выполнять! Извините, мужики, у нас тут разговор с Михаилом серьезный предстоит.

Сафронов и разраженный Дудаков вышли.

— Миша, садись, — с хмурым лицом куривший подполковник Кучеренко, кивнул на топчан. — Закуривай.

Шилов присел, вытряхнул из предложенной пачки сигарету, прикурил.

— Значит, завтра отбываем домой? Дудакову хозяйство сдал?

— Да, все нормально. Дмитрич остался доволен.

— Ну, и славненько. Но Сафронову и Дудакову, я чувствую, будет посложнее чем нам.

— Да, Владимир Захарыч, жизня здесь не покажется сахаром. Холода на носу.

Разговор явно не клеился. Офицеры, молча, курили. Каждый думал о своем. Шилов внутренне догадывался по какой причине его вызвал Кучеренко, но боялся об этом даже и думать. Подполковник же не знал, как бы лучше подойти к столь неприятному для него делу.

— Миша, я тебя вот за чем позвал. Вот, держи. Это Николая, — подполковник, не поднимая взгляда, протянул капитану руку и разжал кулак.

На ладони Кучеренко тускло поблескивали «командирские» часы. Шилов сразу узнал знакомый циферблат. Лена подарила одинаковые часы ему и своему брату на 23-е февраля в прошлом году.

Он, как сейчас, помнил тот морозный день. Они всей семьей сидели за праздничным столом. Он, Лена, дети. Он только что пришел домой. После торжественного парада в части. По дороге они с майором Сафроновым в кафе пропустили пару стопок в честь великой даты. За что Лена, естественно, его пожурила. Сели за стол. Ждали шурина, который невесть куда запропастился, хотя заверял, что будет ровно в три. Тут звонок в дверь. Открыли, а на пороге — брат Нины, Николай Терентьев в парадной форме с цветами и тортом. Лена бросилась обнимать и целовать брата.

— Коля, миленький, с праздником! Это от меня! Это от мамы! Это от Сережи и Натальюшки! А Миша тебя сам поцелует!

— Я его поцелую! Я его так поцелую! — отозвался сердито, появившийся из зала, хозяин.

— Капитан Терентьев по вашему приказу прибыл, мон женераль! — Капитан Терентьев, вытянувшись, щекнув каблуками, отдал честь. — Сережка, держи скорее торт! Вкуснятина, пальчики оближешь! Шоколадный!

— Проходи, вояка! Уже все давным-давно за столом! Только тебя и ждем! — Шилов, пощелкивая подтяжками, топтался в прихожей вокруг шурина. Лена и Сережка с цветами и тортом убежали в кухню, откуда доносился сногсшибательный аромат ванили.

— Ты, куда же слинял, хорек? Мы же договаривались, что вместе с Викторычем идем в «Сиреневый туман» отмечать нашу славную дату.

— Миша, шерше ля фам. Сам понимаешь? — полушопотом ответил Терентьев, вешая шинель и делая хитрые глаза.

— Ну, и кобелек, — покачивая головой, отозвался хозяин. — Не сносить тебе головы. Опять, наверное, за чужой женой ухлестывал? Плохо это для тебя, Николаша, кончится, помяни мое слово! Смотри, гулена, допрыгаешься, вызовет Синельников тебя на дуэль или шандарахнет где-нибудь на охоте.

— Ленка! А что, это твой несравненный в таком затрапезном виде? — крикнул Николай, закрывая щекотливую для него тему. — Ну-ка, живо китель надень!

— Говорит, что ему в нем жарко! — откликнулась из кухни Лена, колдовавшая над пирогом у открытой духовки.

— Где это он успел так разжариться, если не секрет? На дворе двадцатиградусный морозище!

— Тебе виднее, ты с ним служишь, а не я!

— Места надо знать! — отозвался Шилов, округляя глаза и вертя пальцем у виска.

Они прошли в комнату. Появилась счастливая Лена с пирогом на блюде.

— А если пару больших звезд пришпандорить на погоны, наверное, не вылезал бы из кителя? — расхохотался шурин.

— А лучше одну, но очень большую, — размечтался Шилов. — Уж тогда бы точно в нем спал!

— А где у нас Натальюшка? — Терентьев заглянул в соседнюю комнату, где от дяди спряталась застенчивая племянница. — Ах, вот она где, солнышко мое ненаглядное! Иди ко мне, маленькая моя принцесса! Смотри, красулька, какой я тебе подарок принес…

Хозяин надел парадный китель с боевыми наградами. Уселись за праздничный стол. Николай поставил на скатерть бутылку кагора.

— Нам беленькую, а это для Ленки, церковное. Детишкам по столовой ложке тоже можно. Для здоровья. Штопора, естественно, как всегда нет? Кутузов, опять пробку отверткой ковырять будем?

— Николай, обижаешь! На этот раз целых два! — живо откликнулся Шилов.

— Рад, что исправляешься! Не все, значит, еще потеряно!

— Коля, погоди! Сначала подарки! — встрепенулась вдруг Лена.

И убежала вместе с Сережкой в другую комнату. Через минуту они вернулись с загадочным видом, держа руки за спиной.

— Дорогие, любимые наши защитники, позвольте мне, вашему главнокомандущему, поздравить вас с Днем Красной Армии и вручить вам подарки от меня и наших детишек!

Она и Сережа достали из-за спин две коробочки. Открыли их. В них были часы. Сияющая Лена, целуя, вручила подарки офицерам.

— Надо же, «командирские»! — сказал Терентьев в восхищении.

— А ты, как думал? — отозвался довольный Шилов.

Лена, прижав к себе своих маленьких чад, как и все, заворожено смотрела на вокзальные часы. Люда в зале было много, ждали поезда с Астрахани. Встречающие были в радостном возбуждении, многие с детьми и цветами.

Как бы в стороне от всех стояла, худенькая как тростинка, Таня Бутакова, ее бледное с темными кругами под глазами лицо резко выделялось из массы людей. Ее муж, Саша Бутаков, прапорщик, в октябре пропал без вести, до сих пор о нем нет никаких известий. Все офицерские жены очень ей сочувствуют. Она осталась совсем одна со своей малюткой.

Стрелка дрогнула и сдвинулась еще на одно деление. Как медленно движется время. Сейчас она их увидит. Своих таких родных и любимых. Мишу и Колю.

— Вот уже больше двух месяцев мы ничего не знаем о нем, не было ни одного письма. Родители сходят с ума, слезы каждый день… — услышала она за спиной всхлипывающий женский голос.

Вот диктор объявила о прибытии поезда, и шумная пестрая толпа повалила на перрон. Наконец-то из-за поворота показался в клубах пара зеленый с красной полосой локомотив.