Мое советское детство - Шимун Врочек

свойственной отцу реактивной манере он тут же договорился с хорошим "покупателем" старлеем -- ехать служить в теплый край, под Краснодар, к летчикам. Самолеты -- это романтично. Старлей ушел к начальству, возвращается... "Не положено по обычному", пожимает плечами, "Извини, парень".

В общем, отправили отца домой до следующего призыва.

- Ладно, - сказал дед, почесав затылок под беретом. - В армию тебя, оболтуса, не взяли. Тогда женись.

Сыграли свадьбу. Отец с мамой еще в техникуме встречались, а тут такой повод. В следующем году отца все-таки забрали в армию. Как спеца связиста, отправили в учебку, затем на запасной командный пункт где-то в Уральских горах. Они там сидели под землей и ходили все, генералы и рядовые, кадровые и срочники, в серых комбинезонах без знаков различия -- чтобы враг не догадался. А однажды их командный пункт учебным штурмом взял отряд спецназа... Впрочем, это уже другая история. Отец, опять с кем-то договорившись, звонил домой по секретной линии и громко смеялся в трубку.

Бабушка:

"Телефон был только у соседки. Она прибегала: Галька, твой Славка звонит! Мы с Людой бегом."

А еще через месяц отец приехал в отпуск. Потому что родился я.

Бабушка смеется:

"Первый раз забрали -- через месяц вернулся, нате! Второй раз забрали, через два месяца пришел. Че ему в армии не сиделось-то?"

=======

Мой отец (на фото справа) с сослуживцем. Войска связи 1977 год:

16. Оптимальный уровень магния

Отец умер в сентябре 2015, почти полтора года прошло, а меня все не отпускает.

Сидел, читал пьесу Николая Коляды, а там "баско, баско-то как!" и вдруг неожиданно для себя расплакался.

Я уехал на Север с родителями в три года и считаю себя, если быть точным, вартовским. Я - северянин из Нижневартовска. Это верно. Но Урал до сих пор у меня в крови. Бродит, как какой-то вирус. Ждет, наверное, своего часа.

Нет ничего красивее Урала. Наверное, есть где-то в клетках крови, прямо в ДНК, отпечаток места, где ты родился, где прошли первые три твоих года - и нутром, всем своим организмом ты будешь чувствовать, что это твоя родная земля. Биополя, что ли, какие-то. Оптимальное содержание магния. Твоя кривизна совпадает с ее кривизной.

"У меня сердце к ей приросло" (с) Василий Шукшин

Я мало где побывал, на самом деле. Москва, Тюмень, Питер, Вологда, Тула, Волгоград. Венгрия, Греция, Хорватия, Болгария. Харьков, Ялта, Феодосия. Турция, прости господи. Таиланд. Прекрасный и страшный Рим, от которого первое впечатление, что тебя со всего размаху сбили с ног. Ошеломляющий город. Тысячи лет. После него Москва кажется парой камешков, присыпанных исторической пылью...

И я часто примерялся — хотел бы я здесь жить. А? Иногда я себе отвечал — пожалуй. А я ведь объехал всего лишь крошечный кусочек мира. Наверняка есть места, где все намного лучше. Места, куда я приеду и захочу остаться там навсегда.

Но мне почему-то снится, что я возвращаюсь в Кунгур. На Урал.

Просто приезжаешь и встаешь, как недостающий фрагмент паззла, на свое место.

И магний занимает оптимальное положение.

Если ехать на поезде с Урала в Нижневартовск, есть такой момент, точка - все резко меняется. Только что вокруг были сплошные холмы, деревья, рощи, поля, пригорки, горы, вспышки желтого, красного, зеленого, сплошные синусоиды, ритм бодрого здорового сердца, а тут раз - и пошла монотонная прямая линия, начался Север.

Точно сердце остановилось.

17. Сентиментальное путешествие на полноприводной машине времени

Сижу в кабине "Урала", а рядом хохочет дядин напарник, огромный, двухметрового роста, все называют его Малыш. Дядя за рулем, я вижу его светлую голову, он тоже смеется. Передо мной железная панель приборов, выкрашенная армейской зеленой краской, на ней переводные картинки. Девушка в синем платье, волк из "Ну, погоди", еще несколько. Под потолком качается из стороны в сторону шоферский талисман – желтовая прозрачная рыба, сплетенная из трубок от капельниц. Мне пять лет или шесть лет, мне все интересно. Я счастлив! Дядя взял меня с собой в рейс – покатать на машине.

Вокруг нас Урал, а мы на "урале" то забираемся на горку, то едем вниз. Грузовик подпрыгивает и грохочет металлом. Справа и слева тянутся поля – красные, желтые, сиреневые, зеленые квадраты. Они похожи на цветные заплаты на одеяле. Потом вижу полосой – деревья, кусты. Когда дует ветер, шумящая волна пробегает по ним. Солнце выглядывает в разрывы облаков, оно слепит глаза, и я щурюсь. Но это красиво – красноватый свет, в который мы въезжаем, как в прозрачный туннель. Если вытянуть шею и заглянуть сквозь лобовое стекло вверх, то над светлыми облаками и полоской неба видно глубокую черноту – это собирается гроза.

А потом пошел дождь. Мы едем сквозь водяную стену. По железной крыше бешено стучат капли. Мне становится страшно, потому что когда "урал" влетает в очередную лужу, на стекло летит вода – это как огромный грязный плевок. С громким "стук!" он шлепается на лобовое стекло. Становится темно и страшно. Дворники тут же прочищают в грязи треугольные сектора, но видно все равно плохо. Надсадно ревет обдув стекол и греет печка, но боковые стекла все равно запотевают. Я протираю ладонью окошко и смотрю. Мокрые зеленые кусты, обочина убегает, дальше все сливается в серый мокрый сумрак. Иногда молния проявляет все, как фотовспышкой. Сердце сжимается. А потом грохочет гром. Дядя с Малышом все еще пересмеиваются, но уже как-то настороженно.

Потом дядя замолкает и пригибается к рулю. Едем молча, сосредоточенно. Я пишу на стекле пальцем "Д И М А", я недавно научился читать и писать.

А потом машина сказала «хррр» и остановилась. Мы сломались.

Дядя с минуту просто сидел, не двигаясь. Потом выматерился и полез наружу. За ним вслед выбрался Малыш. Дверь захлопнулась, отрезав от меня шум дождя.

Проходит время – не знаю сколько. Я сижу в кабине один. Мне холодно и скучно. За окном все одно и тоже – обочина, остальное не разглядеть. Даже молний и грома больше нет, только дождь.

Дворники застыли на лобовом стекле. Как мертвые.

Потом я нащупал ручку и надавил что было