Пусть умрут наши враги - Александр Шакилов

– Ну? Чего молчишь, жаба? – жабами рептилусов называют чистокровные, как тайгеров – котятами. Генерал перенял кое-какие привычки врагов, что неимоверно раздражало его соратников.

Вертикальные зрачки адъютанта на миг затянуло мигательными перепонками. Но главное – он промолчал в ответ. Это означало, что опять пусто, вообще нет вестей.

Опять!..

Рыкнув, Барес вскочил.

Одеяло слетело с него, кресло с грохотом опрокинулось, на пол легла тень, похожая на хищную птицу, раскрывшую крылья. В один прыжок генерал оказался у стола, снес лапой папки и врезал кулаком по полированному дубу. Сейчас в Баресе не было ни грамма стариковской немощи, и руки у него не дрожали. Генерал вновь превратился в того, кто на поле боя разрывал хваленых берсерков и легионеров пополам!..

Невозмутимо собрав разбросанные по полу папки, адъютант вернул их на стол:

– Вас ждут на военном совете. Решение должно быть принято. Это очень важно. Я понимаю, вы взволнованы отсутствием каких-либо результатов по вашему делу, но все-таки постарайтесь взять себя…

Скрипнув клыками, генерал бросился прочь из кабинета. Едва на четыре лапы не встал, как в молодости, чтоб бежать быстрее. Рептилус поспешил за ним.

На столешнице, где ударил кулак, осталась вмятина.

* * *

Холодно, мокро и темно. И белесый монстр глубин рассекает воду хвостом-лопатой. А в его розовой разверстой пасти – острые клыки и длинный-предлинный язык!..

Зила аж подбросило на лавке.

Жалобно чвякнул под седалищем тюфяк, сплетенный из упругих ветвей и листьев душицы. Спать на нем одно удовольствие: такую сладкую негу навевает, что просыпаться не хочется.

Но не в этот раз.

Раздумав выскакивать из груди, сердце постепенно успокоилось.

Протерев глаза, леший осмотрелся. Все как обычно: стол, которому много лет, и новые стулья, выращенные пару месяцев назад. У дальней стены – каменная печь. Стеной, кстати, надо бы заняться: пустить молодые побеги от старого основания и верно заплести, а то совсем захиреет, в труху рассыплется. За домом глаз да глаз нужен, иначе расти будет абы как, потеряет форму, и под корой заведутся жучары-древоточцы.

Леший зевнул так, что едва не вывихнул челюсть.

Надо же, бледный монстр, одетый в черное князь и следопыт в шляпе… Так долго Зил маялся в ожидании Праздника, что кошмары сниться начали. Надо сменить тюфяк, а то что-то не справляется. Удобрений мало, что ли? Может, поливать надо чаще?..

– Мама! – позвал Зил.

Вместе с мамой Селеной, батей Лихом и сестренкой Даринкой юный леший обитает на хуторе неподалеку от Моса. Стараниями бати с детства Зил обучен выращивать всяческое съестное, а также стрелять из лука, ставить силки и другими способами убивать животных. Но сам мяса в пищу он никогда не употребляет. От мяса его мутит и в теле появляется слабость.

– Мама? Даринка?

Тишина в ответ.

Еще вчера батя Лих отправился в лесовник по лечебные грибы. Сказал, что далеко уйдет, его пару-тройку дней не будет. Но мама-то дома. Сколько Зил себя помнил, она никогда не выходила за ворота хутора, даже в паломничество к Древу Жизни не собралась ни разу.

В доме, как всегда, пахло хвоей и печеной картошкой.

Вскочив с лавки, Зил натянул штаны и куртку, надел ботинки.

Он решил, что немножко соврет родственникам. Немножко ведь не считается. Скажет, что пойдет на луговник за душистой чайной травой, попрощается – и бегом в путь, в город Мос. Праздник-то назначен раньше обычного. Из-за этой странной прихоти князя Зил едва не пропустил сбор соискателей, а ведь он твердо решил в этом году, не откладывая больше, попытать счастье. Сколько еще на отшибе прозябать? Пора стать настоящим мужчиной, воином!

Он представил, как вернется домой и с порога расскажет, куда ходил и что с ним было. Конечно, батя Лих нахмурится, он ведь строго-настрого запретил ходить в Мос, а мать огорченно всплеснет руками. Одна только Даринка обрадуется. А уж потом и родители сменят гнев на милость.

Взгляд упал на исчерканный углем кусок бересты на столе. Записка от мамы? Или от Даринки? Батя грамоте не обучен, не мастак он в этом. Зил шагнул ближе.

И тут бахнуло так, что стены дрогнули и порвались паутинные сетки в оконных проемах.

Пригнувшись, как учил батя, Зил обхватил голову руками.

Это ж хлопок взорвался, не иначе!

Вызревший хлопок для людей безвреден, хоть и несъедобен. А вот сними с лозы зеленый еще плод да недельку подержи в сухом прохладном месте – и опасное оружие готово. Наступит на него кто или брось им в кого – убьет сразу. Ну или просто руку-ногу оторвет. А если совсем правильно хлопок высушить, то внутри его еще образуются ядовитые споры, вызывающие удушье.

Со всех сторон хутор окружен ловушками. И хлопками тоже. Если не знаешь правильного пути, к воротам не подойдешь. В начале каждого месяца батя меняет рисунок закладки, чтобы по следам и тропкам нельзя было сориентироваться. Да и зима нынче, замело все снегом, не разглядеть закладку, сколько ни пытайся.

– Куда?! Назад! В обход!!! – не жалея глотки, закричал кто-то и тут же зашелся кашлем.

Как по команде, залаяли волчарки.

И сразу вспомнилось из сна-кошмара: колонна соискателей, бородавчатый ратник недобро смотрит, Зил протягивает руку, чтобы погладить свирепую псину…

Откуда тут, на холме, волчарки?! Они ж все в Мосе, за высокой охранной стеной!

Вновь раздался грохот. Еще одним хлопком стало меньше и одним неудачником больше.

– Стоять!!! – тот же голос. – Иначе сам всех порублю!!!

Не дожидаясь третьего взрыва, Зил ринулся к двери, выскочил на уютное вечнозеленое крыльцо, пробежал чуть по снегу до ворот, отворил их – и остолбенел.

Княжьи ратники!

Почти три десятка бойцов, вооруженных не только алебардами и кнутами, но еще и луками, двуручными мечами, булавами и копьями. Некоторые зачем-то – утро уж давно – держали зажженные факелы, коптящие черным. А на здоровенном ящере-зоге, у мускулистых ног которого исходила лаем свора волчарок, в пристежном кармане восседал командир отряда.

Даже издалека было видно, что череп у ящера массивный, хвост – длинный и тяжелый, передние лапы – по два пальца на каждой – крохотные по сравнению с телом, но с такими когтями, что человека разрубят пополам играючи. Около пяти мер было от земли до темечка наклоненного вперед зога, не брезгующего падалью и жрущего траву, если больше нечего. Почуяв слабину, ящер без сожаления и поблажек схарчит своего наездника. Так что мужчина, его обуздавший, ну очень крут.

Взглянув на этого героя, Зил вздрогнул.

Широкие поля шляпы скрывали лицо наездника. Правый рукав грязного плаща был укорочен по локоть, чтобы на руке мог спокойно, со всеми удобствами разместиться файер, то и дело фыркающий черным дымком. Из-за спины наездника торчало блестевшее от частых прикосновений топорище секиры.