Убийства никого не красят - Сельма Эйчлер

— Ты разрешил ему взглянуть на сестру?

— Только один раз. Когда мы его допросили, он принялся умолять пустить его в палату. Мы с Уолтом глаз с него не спускали.

— Ясно, что опознать её он не смог.

— Ну ты даёшь, Дез. У девушки всё лицо — точнее, то, что от него осталось, — забинтовано!

— Да я не о том. Но он мог выдать какую-нибудь информацию, известную только членам семьи, о родинках, например, или о чем-нибудь в этом духе. — И тут я припомнила, чего мне стоило задать этот вопрос Питеру, и смутилась.

— Мы его спрашивали, но он без понятия… Да что с тобой опять? Красная как рак!

Я не соизволила объяснить.

— Фостера не придётся силой удерживать в Нью-Йорке?

— Нет, он добровольно сдал паспорт. Говорит, что не намерен уезжать домой, пока не закончится расследование. — Судя по направлению его взгляда, Филдинг опять смотрел на часы. — Черт, уже полвторого! — объявил он, подтверждая мою догадку. — Кое-кому пора на работу. Конечно, богатеньким частным детективам можно сколько угодно штаны просиживать.

Пока он безуспешно пытался привлечь внимание официанта, я выложила последнюю заначку:

— Наверное, тебе известно, что Мэри Энн уже была однажды помолвлена и что помолвка окончилась скандалом.

— Нет, вот этого я не знал. — Я поделилась с ним скупыми сведениями, полученными от клиента, и, когда закончила, Филдинг ухмыльнулся: — Похоже, у нас появился ещё один подозреваемый, а? То бишь появится, если мы сумеем узнать фамилию этого парня.

С Тимом я рассталась довольная собой. За обедом я только и делала, что внимала моему приятелю, но под конец мне всё же удалось кое-что ему подсказать. Пустячок, конечно, но я давно уразумела, как важно не только черпать из кассы взаимопомощи, но и вносить свою лепту.

Выйдя из кафетерия, я взяла такси и отправилась в Гринвич-Виллидж. Поиски театра «Беркли» вылились в целое приключение. Не знаю, доводилось ли вам бывать в том районе, но он похож на лабиринт. Улица там запросто может оборваться на перекрёстке, чтобы потом снова возникнуть через несколько кварталов к северу или к югу, — как уж ей заблагорассудится. Трудности усугублялись тем, что вёз меня молодой водитель, то ли индиец, то ли пакистанец, а может, выходец с Ближнего Востока, который почти не говорил по-английски. Удивительно, как мы вообще добрались до Виллиджа.

Мы кружили по одним и тем же кварталам минут пятнадцать, при этом я, не закрывая рта, уговаривала Ахмеда (такое имя значилось на его удостоверении) остановиться и спросить дорогу, на что он неизменно отвечал: «Конечно, мадам», проворно оборачиваясь и ослепляя меня белозубой улыбкой, и продолжал без толку колесить по этим чёртовым улицам. Я уже решила вылезти из машины и двинуться на поиски театра пешком, когда мы остановились у светофора рядом с другим такси.

Что ж, попытка не пытка. Высунувшись из окна машины так далеко, что почти повисла на раме, я заорала:

— Не подскажете, где театр «Беркли»?

На светофоре зажёгся жёлтый. Редкий свободный таксист в Нью-Йорке станет тратить время, дабы помочь ближнему.

— Два квартала бла-бла-бла, — крикнул водитель, прежде чем исчезнуть в облаке выхлопных газов.

Последнее слово я не разобрала: может, «вверх», может, «вниз». «Направо» и «налево» тоже не исключалось. Но небрежным взмахом руки, сопровождавшим невразумительный ответ, он, похоже, указывал налево.

— Слышали? — обратилась я к Ахмеду.

— Конечно, мадам, — улыбнулся тот и свернул направо.

Я велела ему развернуться. Он снова одарил меня сверкающей улыбкой, пробормотал: «Конечно, мадам», опять повернул, и — о чудо! — мы оказались прямо перед театром.

От сердца отрывая каждый цент (Питер, разумеется, оплатит накладные расходы, но дело в принципе!) я расплатилась по счётчику, на котором набежало нечто астрономическое. И даже добавила чаевые — весьма щедрые, учитывая обстоятельства. Когда же я выходила из машины, лицо мистера Улыбки просияло напоследок и он произнёс на безупречном английском:

— Вы замечательная пассажирка, мадам. Желаю вам приятно провести время.

* * *

«Беркли» — маленький театр, не более чем на сто мест. Когда я вошла в зал, репетиция была в полном разгаре. Углядев мужчину, устроившегося в середине десятого ряда, я на цыпочках двинулась по проходу, свернула в одиннадцатый ряд, склонилась над ухом мужчины и, похлопав его по плечу, шёпотом представилась. Ответом мне был протяжный и громкий храп.

— Эй, посторонним вход воспрещён! — раздался окрик со сцены. Все, находившиеся там, замерли и обернулись в мою сторону. — Вам придётся покинуть зал!

Наверное, будучи частным детективом с большим стажем, я должна была давным-давно привыкнуть к тому, что время от времени меня выставляют вон. Увы, подозреваю, что никогда к этому не привыкну, поскольку чувствовала себя сильно не в своей тарелке. Однако, чеканя шаг, устремилась к сцене и даже умудрилась придать голосу властности — словом, не посрамила хрестоматийных сыщиков, самоуверенных и хладнокровных, — обратившись к крупному мужчине с соломенными волосами, тому, что столь безапелляционно требовал удалить меня из зала.

— Я бы хотела побеседовать с актёрами о Мередит Фостер. Меня зовут Дезире Шапиро. Это не займёт много времени, — заверила я, размахивая удостоверением.

Блондин наклонился над краем сцены, взял у меня удостоверение, мельком взглянул на него и вернул обратно.

— Полиция уже опросила всю труппу, — радостно сообщил он, — и мы рассказали им всё, что знаем. А знаем мы, боюсь, не много.

— Понимаю, но у меня возникли дополнительные вопросы. — Физиономия моего собеседника со следами бурной сорокалетней жизни начала складываться в извиняющуюся гримасу, и я торопливо добавила: — Это очень важно. Мы ведь все заинтересованы в том, чтобы преступник был пойман, не так ли?

— Ну хорошо, — со вздохом согласился блондин— Ступайте за кулисы. Можете воспользоваться моим кабинетом.

Он завёл меня в такую крошечную комнатку, что непонятно было, как туда умудрились втиснуть мебель. Впрочем, мебели было не много. Жалкие квадратные метры делили меж собой маленький, сильно поцарапанный письменный стол, на котором высились горы бумаг, и два одинаковых и чрезвычайно шатких стула.

— Видимо, я должен представиться, — произнёс он, провожая меня. — Я — Ларри Шилдс, ставлю эту пьесу. Присаживайтесь, — пригласил он, указывая на стул, стоявший ближе к двери. Затем выдвинул второй стул из-за письменного стола и поставил его в метре от того, на котором восседала я, беспокойно ёрзая и думая только о том, как бы эта рухлядь не развалилась под тяжестью моего веса. — Актёры будут подходить по одному. Полагаю, у вас так заведено.

— Спасибо, вы очень любезны.

От первых пяти человек, явившихся в этот импровизированный кабинет следователя, я узнала, что все любили Мередит Фостер. Правда, сообщили мне, в труппе она ни с кем не успела подружиться, но лишь потому, что была сосредоточена исключительно на творчестве. Когда у неё выдавалась свободная минутка, восторженно поведали её коллеги-лицедеи, она всегда садилась в сторонке и самозабвенно учила роль.