Серебряная Снежинка - Андрэ Нортон

— Не думаю, чтобы император даже взглянул на нее, — сказала старшей жене одна из младших жен. — Деревенщина, грубая и отвратительно здоровая. Кто знает, подлинная ли она ханька? Говорят, у ее отца была жена из шунг-ню…

— Это объяснило бы ее отвратительное здоровье. Если она полукровка…

— Тише! — приказала старшая жена и подошла к Серебряной Снежинке со сверкающей улыбкой, в которой девушка не видела ничего приветливого.

Ванна, более роскошная, чем дома, не освежила и не согрела ее. Девушка не получала удовольствия от шелковых одежд, в которые ее одели — со многими замечаниями относительно обветренной кожи, загоревшего лица и мозолей на руках от тетивы лука и меча. Зеркало Ивы говорит, что она красива, когда сидит одна дома; здесь, однако, она увидела себя в истинном свете: ей не хватает безжизненной красоты, которая делает одну женщину похожей на другую, как два соседних цветка сливы на одной ветке. Они семенят и спотыкаются — она ходит; они всплескивают ресницами и рукавами — она действует быстро и решительно; ее брови, хотя и красивые и естественно выгнутые, слишком широки, а рот слишком велик. И все равно, думала девушка, вызывающе задрав подбородок, она не уродлива: просто другая, она женщина с северной границы.

Она сидела с другими женщинами и ела густой суп, сдобренный такими приправами, о которых на ее кухне могли только мечтать; и вдруг ее охватил неожиданный страх; суп показался безвкусным. Ведь это, как сказал хозяин, всего лишь провинциальный дом. Если это отсталая провинция, то каков должен быть императорский двор?

И примут ли ее там лучше?

Неважно. Она сделала единственный возможный для себя выбор — и будет повиноваться с открытым сердцем.

* * *

На следующее утро, когда снова начались пересуды, Серебряная Снежинка узнала, что, несмотря на мольбы местного магистрата, посыльный Сына Неба решил не задерживаться еще на день, а двигаться дальше. Она лишь с облегчением вздохнула.

Но от старшей жены магистрата она еще не отделалась.

— Сестра, — сказала эта госпожа, обращаясь к девушке как к равной себе: кто знает? может, когда-нибудь она действительно станет возлюбленной императора, — тысячу извинений, но я должна поговорить с тобой о твоей служанке.

От гладких волос старшей жены пахло сиренью; и на роскошном платье тоже была вышита сирень. Хотя говорила хозяйка о скромности и покорности, ничего этого Серебряная Снежинка не видела ни в ее одежде, ни в походке, ни в речи. Девушка вежливо ждала, изображая внимание и готовность выслушать.

— Эта девушка уродлива, — продолжала старшая жена. — Прошу простить ничтожной ее невоспитанную речь, но твоя служанка некрасива и хрома. В столице она не принесет тебе добра.

Серебряная Снежинка опустила глаза и ответила, что Ива давно ей служит.

— Может, на севере и нельзя выбрать лучшую. — Старшая жена дернула пышным плечом: на этом варварском севере все возможно. — Ты молода и далека от дома, младшая сестра. Позволь мне дать тебе совет, как твоей свахе.., у тебя ведь нет с собой свахи или посредницы?

— Она заболела. — Серебряная Снежинка почему-то начала защищаться; она извинялась за женщину, которую не знает и которая позволила болезни помешать ей исполнять свои обязанности.

— Ну, хорошо. Я знаю, она посоветовала бы тебе принять мое предложение. Я дам тебе трех прекрасных служанок, и они будут сопровождать тебя в Шаньань. А эта может здесь подождать выздоровления старой няньки и вернется на север или… — Она снова пожала роскошным плечом, показывая, что будущее Ивы не имеет никакого значения.

— Благодарю тебя, старшая сестра, — Серебряная Снежинка поклонилась,

— и прошу меня простить; но я сама испытала трудности путешествия и не могу подвергнуть им твоих женщин; они все так благородно воспитаны и не перенесут пути. Ива сильна и верна мне, она вполне подходит.

— Действительно, — ледяным голосом ответила старшая жена и поклонилась так небрежно, как только позволяли приличия. А Серебряная Снежинка ушла.

Ветер трепал занавески повозки, но Серебряная Снежинка готова была обнять его, как брата. Путешествие — это не только освобождение из слишком тесных, жарких и полных предательств женских помещений; нет, оно само по себе интересно. Серебряная Снежинка не поверила бы, что так легко приспособиться и с таким интересом будет встречать каждый новый день. Ей все труднее становилось скрывать свой интерес и радость от сопровождающих, которые были озабочены тем, чтобы трудности пути не повредили ее хрупкое женское тело и дух.

День за днем местность становилась все более незнакомой; девушка всматривалась в щель занавесей своей повозки, вслушивалась в гортанные, едва понятные голоса крестьян, высокомерные требования и замечания чиновника, а иногда и сборщиков налогов, также путешествовавших согласно императорскому указу. Это сборщики казались чумой местности. Единственное, о чем сожалела Серебряная Снежинка, это что она не может ездить с ними верхом, как привыкла (хоть это и не соответствует приличиям) делать дома.

Дело не в том, что она с трудом выносила многолюдные города и общество хозяек с их постоянными сплетнями и разговорами о дочерях, слугах, наложницах и кухне. Не все были настроены так враждебно, как ее первая хозяйка. Некоторые были по-настоящему добры. Другие ее жалели; и все равно повсюду ее сопровождало перешептывание, гудение и всплескивание рукавами.

— Бедное дитя, какая у нее обветренная кожа.

— Она всего лишь одна из пяти сотен. У нее нет богатства, у нее смуглая кожа. Разве ее заметят? Я ей об этом сказала, а она ответила, что едет ко двору по воле отца.

— На севере с этим строго; там дочери послушны. Но какая у нее мужская походка!

— Пусть возвращается домой. Никто о ней и не вспомнит. Думаю, что в Шаньане ее вообще никто не заметит. Когда я увидела этот город…

— Да ты видела его в десятилетнем возрасте…

— Когда я увидела Шаньань, позволь сказать тебе, младшая сестра…

Серебряная Снежинка научилась искусно притворяться, что ничего не слышит. Никогда раньше она не думала, что слова могут быть острыми, как ножи или клыки. Слова женщин, которых она встречала, и добрых, и недружелюбных, ранили ее глубоко.

Когда теснота и затхлость женских помещений слишком утомляли или ранили ее, она напоминала себе о долге перед домом и о гордости тем, что она, женщина, может послужить возрождению чести и богатства рода.

Она понимала, что в Шаньане окажется в таком же заключении, в каком живут все эти женщины. Возможно, судьба к ней добра и ее заключение будет более роскошным, но это все равно заключение. Тем не менее у нее нет выбора. Хотя никто не осмеливается отказаться от вызова Сына Неба, девушка была уверена, что добрая хозяйка последнего дома совершенно права: если бы дочь обесчещенного вельможи, одна из пятисот, не появилась в Шаньане, никто бы этого не заметил; а если бы и заметил, то ему было бы все равно. Больше того, остальные четыреста девяносто девять только возрадовались бы.