Реквием - Лорен Оливер

— Фред, я тебя умоляю, — произносит миссис Харгроув. — Нам действительно совершенно необходимо разговаривать об этом за ужином?

— Бессмысленно делать вид, будто ничего не происходит, — отрезает Фред, поворачиваясь к ней. — Именно это делал папа. И посмотри, к чему это привело.

— Фред! — В голосе миссис Харгроув появляется напряжение, но ей удается удержать улыбку на лице. Щелк! На секунду столовую освещает вспышка фотокамеры. — Сейчас действительно неподходящий момент…

— Мы не можем больше притворяться! — Фред обводит присутствующих взглядом, словно взывая к каждому из нас. — Сопротивление существует. Возможно, оно даже растет. Эпидемия — вот что это такое.

— Их блокировали в Уотербери, — подает голос моя мать. — Я уверена, что и в Сан-Франциско сделают то же самое.

Фред качает головой.

— Вопрос не только в заразных. В том-то и проблема. Существует целая система сочувствующих — сеть поддержки. Я хочу сделать то, чего не сделал папа, — с внезапной силой произносит Фред. Миссис Харгроув застывает. — Много лет ходили слухи о том, что заразные существуют и что их число даже возрастает. Вы это знали. Папа это знал. Но вы отказывались верить.

Я наклоняюсь над тарелкой. Кусок ягнятины лежит, нетронутый, рядом с зеленой фасолью и желе из свежей мяты. Я молюсь, чтобы журналистам снаружи не вздумалось сделать кадр сейчас: я уверена, что покраснела. Всем за столом известно, что моя бывшая лучшая подруга попыталась сбежать вместе с заразным, и они знают — или подозревают, — что я покрывала ее.

Голос Фреда делается тише.

— К тому времени, как он признал это, — к тому времени, как он пожелал действовать, — было уже поздно.

Он касается руки матери, но та берет вилку и снова принимается есть. Она с такой силой тыкает вилкой в зеленую фасоль, что зубцы прибора пронзительно звякают об тарелку.

Фред откашливается.

— Я отказываюсь относиться к этому иначе, — говорит он. — Для всех нас настало время посмотреть в лицо этой проблеме.

— Я просто не понимаю, почему мы должны говорить об этом за ужином, — возражает миссис Харгроув. — Когда у нас такой чудесный вечер…

— Прошу прощения, — излишне резко произношу я. Все за столом с удивлением поворачиваются ко мне. Щелк! Представляю себе, что это получится за фотография: у моей матери губы сложились в безукоризненную букву «О», миссис Харгроув хмурится, мой отец подносит кровоточащий кусок ягнятины ко рту.

— В каком смысле — «прошу прощения»? — вопрошает моя мать.

— Вот видишь? — миссис Харгроув вздыхает и укоризненно качает головой, порицая Фреда. — Ты огорчил Хану.

— Нет-нет. Дело не в этом. Просто… Вы были правы. Я неважно себя чувствую, — говорю я. Я комкаю салфетку, а потом, перехватив взгляд матери, расправляю ее и кладу рядом со своей тарелкой. — У меня болит голова.

— Надеюсь, ты не заболела, — произносил миссис Харгроув. — Нельзя, чтобы ты была больна во время инаугурации.

— Она не будет болеть, — поспешно заверяет ее моя мать.

— Я не буду болеть, — как попугай повторяю я. Я сама точно не знаю, что со мной такое, но голова действительно раскалывается от боли. — Думаю, мне просто надо прилечь.

— Я позову Тони. — Моя мать встает из-за стола.

— Нет-нет, не надо. — Сильнее всего мне хочется остаться одной. Уже месяц, с тех самых пор, как моя мать и миссис Харгроув решили, что свадьбу нужно ускорить, подогнав ее под вступление Фреда в должность мэра, я, похоже, бываю одна только в ванной. — Я не прочь пройтись.

— Пройтись?! — Мои слова вызывают мини-извержение. Внезапно все принимаются говорить одновременно. Отец произносит: «Это исключено!» — а мать: «Представь себе, как это будет выглядеть!» Фред подается ко мне: «Хана, сейчас небезопасно гулять». А миссис Харгроув заявляет: «У тебя, должно быть, жар».

В конце концов мои родители решают, что Тони отвезет меня домой, а потом вернется за ними. Это пристойный компромисс. По крайней мере я немного побуду дома в одиночестве. Я встаю и отношу свою тарелку на кухню, несмотря на попытки миссис Харгроув настоять, чтобы это сделала домработница. Я стряхиваю еду в мусорное ведро, и мне вспоминается вонь вчерашних мусорных баков и Дженни, внезапно выскочившая из-за них.

— Надеюсь, разговор тебя не обеспокоил.

Я оборачиваюсь. Фред последовал за мной на кухню. Он соблюдает почтительное расстояние между нами.

— Нет, — отвечаю я. Я слишком устала, чтобы заверять его в чем-либо. Я просто хочу домой.

— У тебя ведь нет температуры? — интересуется Фред. — Ты что-то бледная.

— Я просто устала, — отзываюсь я.

— Хорошо. — Фред сует руки в карманы, темные, измятые спереди, как у моего отца. — А то я уж испугался, что мне подсунули брак.

Я встряхиваю головой. Наверняка мне это послышалось.

— Что?

Фред улыбается.

— Шучу. — У него ямочка на левой щеке и очень красивые зубы. Я ценю это. — До скорой встречи. — Он наклоняется и целует меня в щеку. Я невольно подаюсь назад. Я все еще не привыкла к его прикосновениям. — Желаю приятных снов.

— Спасибо, — отзываюсь я, но Фред уже покидает кухню и возвращается обратно в столовую, где скоро подадут десерт и кофе. Через три недели он станет моим мужем, и это будет моя кухня, и домработница тоже моя. Миссис Харгроув придется слушаться меня, и это я каждый день стану выбирать, что мы будем есть, и мне больше нечего останется желать.

Если только не окажется, что Фред прав. Что я — брак.

Споры продолжаются — куда идти и разделяться ли.

Некоторые члены группы хотят снова двинуться на юг, а потом на восток, в Уотербери: по слухам, там успешное движение сопротивления и большой лагерь зараженных, процветающий в безопасности. Некоторые хотят направиться в Кейп Код: он практически не населен, и потому там безопаснее устраивать лагерь. А некоторые — Гордо, в частности — хотят идти на север и попытаться перебраться через границу, в Канаду.

В школе нас учили, что другие страны — те, что остались без лечения, — опустошила болезнь и теперь там безлюдные земли. Но это, как и большинство других вещей, которым нас учили, несомненно, ложь. Гордо слышал от трапперов и бродяг всякие истории о Канаде, и в этих рассказах она похожа на Эдем в изложении Руководства «ББс».

— Я голосую за Кейп Код, — говорит Пайк. У него белокурые волосы, безжалостно обрезанные под самый корень. — Если снова начнутся бомбардировки…

— Если снова начнутся бомбардировки, опасно будет везде, — перебивает его Тэк. Пайк с Тэком постоянно бодаются лбами.

— Чем дальше от города, тем безопаснее, — возражает Пайк. Если сопротивление перерастет в полномасштабное восстание, можно ожидать немедленных ответных мер от правительства. — У нас будет больше времени.