Бегемот под майонезом - Дарья Донцова

Волынов встал, взял кувшин, чашку, отнес их в мойку, вымыл, поставил в сушку, на пару секунд замер и ойкнул.

– Простите! Автопилот сработал, это мамино воспитание. Лозунг: «Поел, попил, сам убери за собой посуду» – выбит огромными буквами в моей голове. Я из многодетной семьи. Уже сказал, везде было чисто, а вот в комнате Елены Матвеевны есть…

Тима пошатнулся и схватился за мойку.

– Голова кружится.

Доктор подошел к Волынову, взял его под руку, довел до дивана, уложил и, сказав:

– Сейчас вернусь, – ушел.

Я села около парня.

– Эй, ты как?

– Сил нет совсем, – прозвучало в ответ.

В комнату вернулся Алексей с большой сумкой, он вынул из нее тонометр, померил Тимофею давление, сделал укол и обратился ко мне:

– Посидите с ним, я отлучусь ненадолго.

– Конечно, – кивнула я.

Когда Буркин вернулся, я отрапортовала:

– Он заснул.

Врач сдвинул брови, потом открыл коробку с ампулами и начал методично ставить Тиму уколы.

– Что с ним? – занервничала я. – Он устал из-за бессонной ночи?

– Он без сознания! – сказал владелец особняка, – «Скорая» вот-вот приедет.

Когда Тимофея увезли в клинику, Алексей произнес:

– Не надо никому знать, что сюда приезжал специалист по обыскам. Жена не удивится, когда увидит, что кувшин пуст. Я люблю такой узвар, скажу, что весь сам употребил.

Момент показался мне подходящим, чтобы подобраться к нужной теме.

– У вас есть секреты от жены?

– Естественно, – не смутился владелец медцентра.

Я вкрадчиво сказала:

– У супругов не должно быть тайн друг от друга.

Буркин рассмеялся.

– Какой горе-психолог выдал вам сию сентенцию?

– Так говорили мне мама и бабушка, – соврала я.

– Живете по их правилам? – тут же спросил Алексей Николаевич. – Все выкладываете Ивану?

– Умалчиваю о куске торта, который слопала после обеда, – призналась я, – и о съеденных шоколадных конфетах. У меня гастрономические тайны. Каких-то страшных скелетов в шкафу я не храню. В детстве не убивала ни животных, ни одноклассников, ни соседей.

Алексей засмеялся.

– А хотелось?

– Лишить жизни нет, а вот наподдать как следует – да, – сказала я, – но боялась пустить в ход кулаки. Классная руководительница вызвала бы мать, и мне влетело бы по полной программе.

– Ваш покорный слуга вытолкнул из окна спортивного зала школы Ваську Шлыкова, – признался Буркин, – он меня довел до потери пульса. Как только я появлялся на уроке физкультуры, он пытался с меня тренировочные штаны сдернуть. Один раз ему это удалось, он заорал: «У него красные трусы!» Я не выдержал, схватил дурака, подтянул к окошку и отправил во двор. Зал располагался на первом этаже. Вредина даже не ушибся. Понятно, что в школу вызвали моего отца. А он сказал классной руководительнице: «Это вы виноваты! Не следите за детьми. Дурно воспитанный пацан издевался над моим сыном. Почему вы на это не реагировали? Да вас саму надо в окно запулить!» И перевел меня в другую школу.

Я молча слушала доктора. Ученица Сергеева не пользовалась популярностью у одноклассников. Если б я вытолкнула в окно Надю Морозову, которая говорила, что мое пальто нашли на помойке, то моей матери не пришло бы в голову защитить меня и забрать из школы. Я бы получила пару оплеух и лишилась ужина. Родители считали, что я всегда виновата, а те, кто в чем-то обвинял меня, всегда правы.

– Матвей Николаевич очень любит Елену, – продолжал хозяин особняка, – ее мать умерла, когда дочке исполнилось то ли десять, то ли одиннадцать лет. Когда мы решили зарегистрировать отношения, Лена сказала: «На свадьбу приедет только папа, мама, Раиса Евгеньевна, скончалась, когда я еще ходила в школу». Мне стало понятно: беседа об умершей матери болезненна для Елены, поэтому я не стал задавать вопросов. Минуточку.

Доктор взял трубку.

– Так. Мда. Когда? Ясно.

Алексей Николаевич вернул телефон на стол.

– Вроде в далеком прошлом тех, кто доставлял плохую весть, убивали. Ваш коллега скончался.

Я подумала, что неправильно поняла владельца медцентра.

– Вы о чем?

– Тимофей умер, – коротко пояснил Буркин, – остановка сердца.

– Как? – обомлела я. – Почему?

– Ишемическая болезнь, острая обструкция кровообращения, кардиомиопатия, миокардит, дисбаланс калия, гиповолемия, – перечислил доктор, – причин может быть много, я не все озвучил.

– Есть же «утюги», – еле слышно сказала я. – Или их в машине не было?

– «Скорая» оборудована полностью, – мрачно ответил врач, – у вашего коллеги два раза удалось запустить сердце, но случилась третья остановка.

Я молча слушала Буркина, а он перешел со мной на «ты».

– Знаешь, иногда я думаю: раз Господь твердо решил забрать человека, медицина ему не поможет! Порой больной к выписке готовится – и раз, нет его. Внезапно. И наоборот бывает, ты думаешь: ну, этого не вытянем. А картина в одночасье меняется. Тот, кого я почти за покойника посчитал, домой уехал и живет себе припеваючи. Не все от врача зависит.

У меня зажужжал телефон, я взяла его.

– Как дела? – спросил Коробок.

– Тимофей умер, – перебила я лучшего друга.

– Кто? – удивился Димон.

– Волынов, – пролепетала я, – у него остановка сердца.

Но Коробков никак не мог понять что произошло.

– Он же поехал после ночной смены к Буркину.

– Сейчас вернусь в офис, – пообещала я и обратилась к Алексею: – Расскажите домашним, почему Луиза неожиданно возникла в вашей жизни. Я приеду вечером. Скажите: у Луизы нет времени сидеть в доме, она должна решать проблемы. Поэтому мне логично появиться к ужину. Сейчас я вызову такси.

– Не надо, – остановил меня Буркин, – по дороге в клинику я подброшу вас до работы.

– О причине смерти Волынова пока ничего не известно, – сказал Димон, когда мы все сели за стол, – на здоровье он не жаловался. Медкомиссию проходил восемь месяцев назад, ничего подозрительного не обнаружили. Тань, как он себя вел в доме Буркина?

– Сначала нормально, – ответила я, – осмотрел комнаты, нашел триамотин в двух спальнях, у деда и жены Владимира. Алексея это не удивило. Матвей Николаевич пожилой человек. А Люба – мать близнецов, у нее, по словам врача, тоже возможны неполадки с кишечником. Ничего интересного Тима не обнаружил, странного не заметил. Буркин предложил ему чаю…

– Волынов, конечно, отказался, – перебила меня Ада, – он из чужих рук не ест.