Слезы печали - Виктория Холт

На лице актрисы появилась легкая гримаска, и я подумала: она совсем не такая, какой кажется.

Как мы за ней ухаживали! Жанна и Марианна готовили для нее особые блюда; Жак постоянно справлялся о ней; мадам Ламбар в первый день навестила ее трижды, накладывая свежие припарки; дети рвались в комнату, чтобы поговорить с ней, и выгнать их оттуда было почти невозможно; Лукас обожал ее; что же касается меня, то я ею восхищалась.

Харриет прекрасно понимала это. Она лежала, откинувшись на подушки, и явно наслаждалась ситуацией.

Мне казалось странным, что она, похоже, вовсе не была огорчена отъездом труппы. Но я предположила, что она обладает достаточным опытом, чтобы в подходящее время отправиться в путь в одиночку и найти своих товарищей. Я была очень наивна.

На второй день Харриет сообщила нам, что все еще не может ступить на ногу из-за боли, хотя если ногу не беспокоить, то она не болит. Таким образом, она продолжала оставаться в центре внимания, и мы все относились к ней как к почетному гостю. Мне и в голову не пришло бы, что она вводит нас в заблуждение, однако на третий день я совершила открытие.

Дети под присмотром Лукаса отправились на прогулку. В последнюю минуту я раздумала их сопровождать. Жак колол дрова для Ламбаров, Марианна и Жанна готовили на кухне какое-то особое блюдо для Харриет, а я решила подняться наверх и проведать ее.

Я постучала в дверь и, не услышав ответа, тихонько приоткрыла ее и заглянула внутрь. Кровать была пуста, хотя и смята. Одежда Харриет висела здесь, но ее самой не было.

Я ничего не могла понять. Меня вдруг охватило чувство страшного одиночества. Она покинула нас. Какой пустой сразу стала жизнь! Но как же она могла уйти, оставив здесь свою одежду? Нет, она находится где-то здесь, в замке. Но где? И как она вышла из комнаты, если каждый шаг доставляет ей боль?

Она попыталась ходить. Она упала, лежит где-то рядом и страдает от боли. Я должна ее найти, ведь она где-то рядом. Она не покинула бы дом, не взяв своей одежды.

Пока я так стояла, опершись рукой на дверь, в коридоре послышались легкие шаги, приближавшиеся к комнате.

От волнения сердце гулко забилось у меня в груди. Я метнулась в темный угол комнаты и застыла там, ожидая развития событий.

Вбежала Харриет. Никаких признаков хромоты я не заметила. Она вприпрыжку пробежала по комнате, выполнила пируэт, а затем подошла к стоявшему на столе зеркалу и начала разглядывать себя.

Либо она каким-то образом ощутила мое присутствие, либо уловила какое-то движение в зеркале — во всяком случае, как только я сделала шаг вперед, она резко обернулась.

Я сказала:

— Кажется, ваша лодыжка больше вас не беспокоит.

Харриет широко раскрыла глаза, а потом пожала плечами.

— Ну, — сказала она, усаживаясь на кровать и мило улыбаясь мне, — дела с самого начала обстояли не так уж плохо, хотя я действительно подвернула ногу. Я споткнулась на лестнице. Ну, а когда она немного распухла, мне в голову пришла эта идея.

Я даже представить себе не могла, что кто-то способен вести себя столь непринужденно после того, как его уличили во лжи.

Харриет просительно улыбнулась:

— Мне так хотелось здесь остаться.

— Вы хотели остаться здесь, в то время как…

— Здесь так удобно, — сказала она. — Гораздо удобней, чем в какой-нибудь грязной старой корчме, где спишь неизвестно на чем, где нельзя досыта поесть, потому что на еду вечно не хватает денег… О, здесь гораздо лучше.

— Но ваш парижский ангажемент…

— Вернее, наши надежды на парижский ангажемент. Неужели вы думаете, что жалкую труппу бродячих актеров встретят в Париже с распростертыми объятиями?

— Но месье Ламотт сказал…

— Месье Ламотт просто мечтал вслух. Разве не так же поступаем и все мы? Всегда приятно считать свои мечты реальностью. Это трюк, которым люди пользуются часто… а актеры — особенно часто.

— Вы хотите сказать, что делали вид, будто повредили лодыжку, чтобы остаться здесь?

— Я действительно подвернула ногу, а когда проснулась здесь, в своей теплой постели… ну, скажем, в вашей постели… то подумала: как хотелось бы мне остаться здесь, пусть ненадолго! Как бы мне хотелось разговаривать с интересной мисс Арабеллой, и стать ее другом, и быть обожаемой милым Лукасом, и находиться в окружении этих прелестных детишек.

— Вы говорите, прямо, как месье Ламотт.

— Это потому, что я являюсь — или являлась — одной из актрис его труппы.

— А теперь, когда с вашей ногой все в порядке, вы собираетесь присоединиться к труппе?

— Это зависит от вас.

— От меня?

— Конечно. Если вы решите выгнать меня, то я присоединюсь к ним. Я расскажу им, что отдых и припарки доброй мадам Ламбар вылечили меня. Но я сделаю это лишь в том случае, если вы меня прогоните.

— Вы хотите сказать, что желали бы остаться здесь?

— Я думала об этом. Юный господин Дик рассказал мне о весьма достойной леди, увы, отправившейся к своему Творцу, — о мисс Блэк, чье имя он произносил с благоговением. Она работала у вас гувернанткой, и это большое несчастье, что дети остались без воспитательницы, столь необходимой в таком возрасте.

— В последнее время их обучала я с помощью Лукаса.

— Это, конечно чудесно, но у вас есть свои обязанности — обязанности хозяйки замка. Лукас слишком молод и вряд ли имеет достаточное образование. Вам просто необходимо иметь гувернантку. Если вы захотите нанять меня, я сделаю все возможное, чтобы вы были довольны.

— Гувернантка! Но ведь вы актриса…

— Я могу преподавать им литературу. Я очень неплохо ее знаю. Английские и французские пьесы я знаю наизусть… во всяком случае, многие. Я могла бы обучать их пению, танцам, умению себя держать. Я и в самом деле могу завершить их образование.

— Вы действительно хотите остаться здесь, в этом мрачном старом замке?

Ее улыбка была ослепительной. Я почувствовала, что мне хочется неотрывно смотреть на нее и слушать ее. Конечно же, я хотела, чтобы она осталась, и обрадовалась тому, что она сделала мне такое предложение, хотя и была несколько поражена ее хитрым притворством. Но, в конце концов, она ведь была актрисой.

Когда я сказала детям о том, что их новой гувернанткой станет госпожа Мэйн, Дик и малыши принялись высоко подпрыгивать, выражая этим свой восторг.

Лукас согласился, что это будет очень хорошо для детей и что родители будут довольны. В последнем я была не вполне уверена и решила не сообщать им о том, что до того, как стать гувернанткой, она была актрисой, — то есть не сообщать до тех пор, пока они сами не увидят ее и не поддадутся ее очарованию. Жанна, Марианна и Жак очень обрадовались тому, что их жизнь станет такой насыщенной и что в ней теперь будет присутствовать дух театра. Мадам Лам-бар не могла не одобрять своей пациентки, столь быстро доказавшей эффективность ее методов лечения, и возглавила хор восторженных голосов, доносившихся из той семьи.