Лето потерянных писем - Ханна Рейнольдс

– Она была знакома с Барбанелами? – спросил Эван.

– Не уверена. Думаю… – Я помедлила. – Думаю, она знала Эдварда. Они писали друг другу письма.

– Какого рода письма? – спросила Джейн.

Пранав усмехнулся.

– Любовные письма?

Я уставилась себе под ноги.

– Нет! – радостно воскликнула Джейн, а остальные казались по-настоящему заинтересованными. – Ты серьезно?

– Думаю, да.

– Что собираешься делать?

– Думаю, посмотрю на дом, чтобы просто понять… я видела их онлайн-экскурсии по саду. Может, пообщаюсь с Эдвардом Барбанелом.

– Ты должна завтра пойти с Лекси, – сказала Джейн. – Сориентироваться на месте.

– Я не хочу навязываться… – начала я, презирая себя за неуверенный, робкий тон. – То есть хочу, но…

– Надо, – сказала Лекси, чуть приподняв брови. – Мисс Уилсон всегда не против дополнительной помощи. Да и, скажу откровенно, я всеми руками за то, чтобы надуть этих богатых снобов.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Я не доставлю неудобств.

– Так только для этого я тебя и позвала, – улыбнувшись, сказала Лекси. – Мы тащимся от драмы.

– Так выпьем же за то! – заявил Пранав, и мы засмеялись и подняли пластиковые стаканчики.

Так что на следующий день я отправилась к «Золотым дверям».

В пять часов за мной заехала Лекси на джипе, битком набитом другими ребятами из кейтеринговой компании. Одетая, как и все остальные, в черные шорты и белый топик, я втиснулась на заднее сиденье и с головой погрузилась в музыку и болтовню ребят, беззаботно сплетничающих о незнакомых мне людях.

Чем выше мы поднимались по холму, тем дальше друг от друга стали располагаться дома. Под тенистыми деревьями, над белыми заборами по трельяжной сетке всюду цвели кусты гортензий с мелкими цветами шарообразной формы. Море то появлялось, то снова исчезало; вода переливалась на солнце, как россыпь бриллиантов. Я высунула руку из окна и подставила лицо июньскому солнцу.

Машина выехала на равнину, и вид на океан открылся полностью, являя собой неизменную голубую полоску под бескрайним небом. Мешали лишь огромные особняки с верандами, украшенными колоннами, и дорожки из измельченных белых ракушек. Наконец, мы свернули на грунтовую улочку.

И нашему взору предстали «Золотые двери».

Те фотографии, что я видела, не передавали помпезности дома. С черепицей из серого кедра, с островерхой крышей, фронтонами и дымовыми трубами, он казался огромным и просторным. Только на той стороне дома, которая была нам видна, оказалось две дюжины окон. Вокруг первого этажа шла веранда, а вокруг второго – балконы. Одну из половин дома венчала площадка с перилами.

– Ничего себе, – сказала я.

– Двадцать пять миллионов долларов, – ответила сидящая рядом девушка. – Хотя дом не продается.

Ого. Заманчиво, но не слишком заманчиво.

– Цена не только за дом, – добавил парень, увидев мое лицо. – К нему прилагается и земля.

Сначала я его не поняла, но когда мы объехали дом и остановились на парковке, до меня дошло.

Земля.

Пока все копошились, я стояла, не шелохнувшись. За домом раскинулись идеально подстриженные лужайки и сад, но дальше земля обрывалась и круто уходила вниз к берегу и самому морю.

В точности как я себе и представляла. Я знала сады, о которых писал Э, и океан, который он рисовал. За подстриженными живыми изгородями и аккуратно посаженными цветами находились розарий с беседкой, а пышные кусты гортензий тянулись с дюн к пляжу. Меня пробила дрожь – то ли от осознания, то ли от дурного предчувствия. Может, я зашла слишком далеко?

– Пойдем, Эбби, – сказала Лекси. – Надо найти мисс Уилсон.

Уже слишком поздно идти на попятную.

Девушка повела меня по лужайке, где люди устанавливали белые шатры и развешивали цветные фонарики. Скатерти вздымались в воздух, а потом ложились на раздвижные столы, где на одинаковом расстоянии друг от друга стояли букеты цветов. Группа работников настраивала звуковую систему, а за ними женщина сверялась с папкой. Линдси Уилсон, владелица компании по организации банкетов.

Сегодня утром я разговаривала с ней по телефону, и она очень оживленно меня приветила.

– Вечеринки у Барбанелов всегда проходят легко, – сказала она, пока я ставила подписи на нескольких бланках.

– Но они очень закрытая семья, так что не вынюхивай, – усмехнулась Лекси.

Из машин мы перенесли подносы с едой к столам и холодильникам. Подносы острого манчего и мягкого пор-салю; многоярусные тарелки с клубникой, ананасами, канталупой. Арбуз с фетой и веточками мяты, спаржа и зеленый горошек, миски с оливками, хумусом и бабаганушем; бри, запеченный в тесте, с инжировым джемом.

Дом я видела лишь мельком, поскольку место для вечеринки отвели от лужайки до гостиной. С высоких потолков свисали хрустальные светильники, а стеклянные двери были задрапированы занавесками песочного цвета. Кресла и диваны были обиты ярко-голубой и кремовой тканью, подходящей под низкие столики. Над одним камином висела картина с изображением пляжа, а над другим – зеркало в позолоченной раме. По углам стояли растения в горшках и свежие цветы. Обе каминные полки были уставлены книгами.

– Вот и нынешний президент, – кивнула Лекси на пару средних лет, стоящую посреди дворика и беседующую с мисс Уилсон. – Гарри Барбанел и его жена.

Гарри, сын Эдварда и Хелен Данцигер, богатой женщины, на которой он женился в том же году, когда признавался в любви моей бабушке. У Гарри было много волос (папа бы обзавидовался), а сам он был одет в фирменные для Нантакета красные цвета (в миру более известный как лососевый). На его жене был блестящий пиджак, а на губах – неизменная улыбка. Оба словно сошли с обложки журнала.

Они разительно отличались от взрослых из круга общения моих родителей, которые любили поспорить, вели себя непредсказуемо и обладали аурой хиппи. Я частенько ввязывалась в их дебаты и почти уже предвкушала победу, как они резко меняли тему и говорили: «Не думала ли ты стать раввином? Ты бы стала хорошим раввином, отлично споришь. Тебе стоит чаще посещать синагогу». Я вежливо отказывалась от их видения моего карьерного пути («Но почему ты не хочешь быть раввином?»). Тогда мы переводили разговор на обсуждение новой юной рабби в синагоге, которая очень хорошо читала проповеди юным сиротам, но соседке Джоан она не нравилась, потому что у той слишком прогрессивные идеи. Кто-нибудь вообще в курсе, что у этой рабби есть партнер? Дочь Сьюзан, наверное, лесбиянка, и они наверняка поженятся.

Я знала, как управиться с друзьями родителей. Сомневаюсь, что эти же методы сработают на Барбанелах.

В семь часов толпами стали прибывать гости. Люди в белых льняных брюках и черно-белых ансамблях стояли то тут, то там, держа в руках бокалы вина без ножки. Я кружила с подносом, уставленным бокалами с шампанским. Бабушка действительно тут бывала? Она смеялась и наклоняла голову, как эти женщины? Стояла на этой лужайке в свободном платье, с завитыми волосами, как у героини «Удивительной миссис Мейзел»? Судя по письмам, бабушка частенько проводила тут время, но мне сложно представить подобное. Может, она не посещала такие вечеринки в качестве гостьи, а была прислугой, как я?