Тень фараона - Сантьяго Мората

Когда мы решились посмотреть на пришедших, у нас широко раскрылись глаза от возбуждения. В наши сети попалась крупная рыба! Стольник Переннефер и главный лекарь Пенту.

– Болезнь обостряется, а я не знаю, как ее лечить, – начал Пенту. – Приступы участились и стали тяжелее. Каналы, по которым движется кровь, лопаются, хотя тело у него еще сильное. Но тело будет слабеть и терять энергию и рано или поздно не сможет восстановить разрушенное сильным приступом, кровь выльется вовнутрь и он погибнет.

– Но ты можешь отсрочить конец?

– Могу, но ненадолго. Я хотел, чтобы ты узнал об этом первым. Ведь мы друзья.

– Спасибо. Ты правильно сделал. Сколько времени у него, по-твоему, есть?

– Год. Быть может, два.

Я всмотрелся в лицо доброго Пенту. Этот приветливый человек был большим знатоком своего дела, мудрым и стойким, к тому же близким другом фараона и сторонником его учения. На его глазах, обведенных темными кругами, блестели слезы.

– Я все время упрекаю себя в том, что больше ничего не могу для него сделать, – сказал он.

– Он сын Атона и подчиняется его воле, как и мы.

– Да, верно, только Атон его не слишком жалует.

Мы вздрогнули, как и Переннефер.

– Что ты имеешь в виду?

– Сейчас для этого неподходящий момент, и в ближайшие два года ничего не изменится. Юный Тут пока не готов взять на себя ответственность за государство, а Великая супруга, хотя, несомненно, готова, навряд ли сможет справиться со жрецами.

– Когда этот день настанет, все побегут из города. – Переннефер схватил Пенту за руки. – Что нам тогда делать? Я не такой умный, как ты. Если Темные захватят власть, у нас не останется выбора. Придется бежать.

Пенту высвободил руки.

– Я не верю своим ушам! Он не только твой фараон, Перен, он твой бог! Ты не можешь бросить ни того ни другого.

Переннефер обхватил голову своими огромными руками.

– Знаю. Ты и на этот раз оказался прав. Прости мою слабость. Я никогда вас не брошу. Просто у меня нет твоей веры.

Теперь Пенту обнял друга.

– Не оправдывайся. Ты хороший человек. Когда настанет время, слушай свое Ка и делай то, что оно тебе подскажет. Я не стану осуждать тебя, если ты сбежишь, но будь уверен, я этого не сделаю.

– Кому еще мы об этом скажем?

– Кроме Нефертити? Мы можем положиться на Эйе.

– А на его сестру, мать Эхнатона?

– На старую Тейе? – ужаснулся Пенту. – Забудь об этом! В жизни не встречал столь взбалмошной женщины. В свое время она отчаянно противилась почитанию Атона, хотя потом, похоже, смирилась. Даже фараон не знает, принимала ли она участие в неудачной попытке покушения Темных, повлекшей за собой падение Амона. Он поручил Нефертити приглядывать за ней, но у той ничего не вышло. – Оба рассмеялись. – Если Тейе о чем-нибудь узнает, она тотчас примется интриговать, но ведь никогда не поймешь, на чьей она стороне. К тому же у нее есть собственные источники информации, в том числе среди моих лекарей, так что считай, что они уже все знают, она и Темные.

– Мы должны быть очень осторожны.

– Ты прав. Я отослал лекарей и остался с одним Марнутом, ему можно поручить заботу о здоровье царской семьи. А я займусь Эхнатоном. Ни у кого нет доступа в мои помещения и к моим лекарствам. Страшно подумать, что кто-то может что-нибудь подмешать в мои снадобья и отравить фараона.

– Пойдем поговорим с Нефертити.

И они ушли.

Тут сидел неподвижно, переваривая услышанное. Я готов был расплакаться, потому что фараон в каком-то смысле заменил мне отца, которого у меня никогда не было, и я любил его, как сын. Я думал, Тут испытывает те же чувства и попытался его обнять, но он с яростью вырвался.

– Почему этот глупый лекарь говорит, что я еще не готов?

Я внимательно посмотрел на него. Я не мог себе представить, чтобы он думал об этом.

– Тут! Ты что, ничего не слышал? – не выдержал я. – Твой отец умирает!

– А они плетут заговор, чтобы лишить меня трона! Безмозглые прислужники! Они не знают, с кем имеют дело!

– Тут!

– Не беспокойся, Пи. За два года можно много чего придумать.

Я поплелся за ним, глотая слезы.

В ту ночь я думал, что мне остается лишь молиться, чтобы последний приступ случился как можно позже, и продолжать наслаждаться жизнью, которую дарила мне царская семья. Тем самым я исполню наказ фараона, данный им сыну, моему свету.

И я решил быть счастливым и не обращать внимания на слова Тута.

Недели и месяцы пронеслись как одно мгновение, и я едва успевал думать о своем счастье и о том, что жизнь моя в любой момент может надломиться, как сухой стебель папируса.

Так оно и случилось, однако ход событий был столь неспешен, что я не сразу ощутил перемену. Высказывания моих ночных собеседников становились все более мрачными. Говорили, что фараон живет в оазисе покоя, роскоши и благих намерений, вдали от настоящей жизни Двух Земель, которые нищают и приходят в упадок с тех пор, как истощились несметные богатства, собранные великим фараоном Аменхотепом III, чья царственная супруга Тейе напрасно пытается пробудить в сыне интерес к государственным делам.

Эхнатон молился богу, в которого, по-видимому, верил он один, тогда как остальные египтяне страстно взывали к старым богам, руководствуясь гораздо более земными соображениями.

Злословили о том, что происходило на границах. Воспользовавшись слабостью фараона, враги вооружались и захватывали земли – постепенно и неуклонно.

Подобные мысли высказывались осторожно, ибо рассуждения такого рода, прозвучавшие в Царской резиденции или Большом дворце, считались тяжким преступлением, и их распространитель в лучшем случае был бы изгнан из дворца, высечен и с позором сослан в свою деревню. Разумеется, многое зависело от того, кто именно позволил себе подобные высказывания (я вспомнил о своей спине), ибо даже вельможи стали открыто отдавать предпочтение то тому, то другому богу, в зависимости от того, чью сторону они хотели принять.

Поначалу я в это не поверил, но их лица были гораздо красноречивее слов, сколько бы их желудки ни радовались счастью, дарованному им судьбой.

Некоторые все еще верили в Атона, но их вера угасала с той же скоростью, что и здоровье слабеющего фараона.

Менялся даже Тут.

Он становился едким, как плохое вино.

В один из дней Тут неожиданно предложил мне прогуляться, что всегда было для меня большой радостью. Мне не часто выпадала возможность покинуть пределы дворца и хоть немного подышать воздухом внешнего мира, угнетенного, по словам моих собратьев, сверх всякой меры, так что мне не терпелось на него взглянуть. Мы вышли через какой-то узкий проход в стене, о существовании которого я даже не подозревал. Меня удивила также немногочисленность охраны, и я, приблизившись к Туту, шепнул ему на ухо: