Хватит ныть. Начни просить - Аманда Палмер

1. Ты не получишь прибыль, если будешь дарить Вещь, которая стоила тебе две марки, человеку, который, в свою очередь, дает тебе пятьдесят пфеннигов.

2. Если ты устраиваешь перфоманс в обмен на Деньги, и каждый перформанс длится две минуты, и восьмилетние баварские мальчишки кладут по десять пфеннигов в шляпу один за другим, в то время, как люди с реальными немецкими марками стоят и наблюдают с изумлением со стороны, ты не извлекаешь максимум пользы из своего выступления.

3. Немцы в своих красивых вещах не любят сидеть на земле.

Несмотря на то, что я выступала в качестве Принцессы Рулетки всего четыре или пять раз, я быстро поняла, что отношения между уличным артистом и уличной аудиторией очень деликатны и не похожи на те, что существуют между эстрадным исполнителем и человеком, который купил билет на его концерт. Здесь существует больший элемент риска и доверия с обеих сторон.

Это я поняла в свой первый день, когда ко мне подошел с виду доброжелательный мужчина за тридцать со своей маленькой дочкой. Родители на прогулках со своими любопытными детишками – просто удача для уличных артистов. Они с удовольствием вручают своим малышам деньги и смотрят, как их отпрыск испытывает спонтанное, магическое взаимодействие с незнакомцем под их пристальным присмотром.

Однако на этот раз все пошло совсем не так. Отец положил монетку в мою шляпу, и я начала крутиться. Когда я открыла глаза, увидела, что девочка подошла к одной из моих корзинок и взяла горсть конфет. Увидев это, я была в растерянности. Этот ребенок крал мои конфеты. Я и представить себе не могла такой проблемы. После небольшого обдумывания своих последующих действий, я посмотрела трехлетней девочке прямо в глаза и притворилась, что плачу. Тихо, но уверенно я издала мучительный, пронзительный, но выверенный, страдальческий вопль из-за утраты конфет.

Мне не стоило этого делать.

Маленькая девочка зарыдала и завопила, правда, не так выверено, как я. На долю секунды наш совместный стон на маленькой площади немецкого городка звучал как эпичный вагнеровский плачь после потери дорогого человека.

Почему?

Я стояла как вкопанная, пока шокированный отец брал на руки свою дочку, на которую только что совершили эмоциональное нападение. В его взгляде читалось: «Что ты сделала с моим ребенком?»

Я чувствовала свою вину. Будто я на всю жизнь травмировала ее и лишила радости от любого взаимодействия, основанного на доверии с любым уличным артистом, актером, человеком. Я также поняла – это было новое для меня чувство, – что я плохой артист.

В тот момент во мне все перевернулось. Я видела себя уличным артистом, который делился своим странным, творческим подарком с публикой. Я росла в театральной среде, писала, ставила и исполняла роли в своих собственных сюрреалистичных и ненормальных пьесах в школе. Я не просто развлекала людей, я занималась искусством, черт возьми. И хотя я не боялась отвлекать людей от их дел, я никогда не хотела причинить им вред.

Случившееся помогло мне понять, что работа на улице отличалась от работы в театре. На улице все по-другому: никто не покупает билет, чтобы здесь находиться, они не делают такого осознанного выбора. Успех или провал артиста на улицах измеряется его умением создать шоу в неожиданных обстоятельствах, умением неожиданно развлечь публику и умением привлечь внимание человека на несколько минут. Прохожий ждет от тебя чего-то стоящего в обмен на их время и внимание, и, возможно, доллары. Что-то искусное, неожиданное, восхитительное, впечатляющее, что-то трогательное. За редким исключением они не дают деньги, чтобы их побеспокоили или устроили им конфликт.

Тот отец и его маленькая девочка не хотели театра.

Они не хотели, чтобы их провоцировали.

Они хотели, чтобы их развлекли.

Но они хотели кое-чего еще. Они хотели близости.

Когда я стояла в белом гриме и в пачке, меня вдруг осенило, что я была обслуживающим персоналом: причудливым сочетанием придворного шута, официантки и слуги. Я ощущала себя странным музыкальным автоматом, который срабатывал, когда в него опускали монетку, чтобы осуществлять связь между людьми.

* * *

В первый день в роли Невесты я кое-чему научилась. Стоять на пластиковом ящике с течением минут становится крайне неудобно, ведь ты медленно начинаешь проваливаться в центр. Это ад.

Я стояла в своих военных сапогах примерно полчаса, потом эта поза становилась невыносимой, и мне нужно было изменить положение. Я ждала, пока рядом не будет зевак, незаметно переносила вес с одной ноги на другую и вставала на другую часть ящика. Несколько дней спустя я поняла, что могу решить эту проблему, постелив на ящик кусок фанеры.

В моем безмолвном застывшем состоянии время и пространство приобретали новые качества и измерялись от одного движения до другого, а я создала внутренний диалог с миром вокруг. Я считала, что если буду громко проговаривать что-то в голове, то это сообщение можно будет прочитать в моих глазах.

Привет.

Я несколько раз моргаю и смотрю на своего нового друга, а он в свою очередь смотрит на меня.

Когда он бросает деньги в шляпу, я смотрю ему прямо в глаза и думаю:

– Спасибо.

Моргнула.

– Вот. Возьми цветок.

Моргнула.

А если у меня было особенно хорошее настроение:

– Я люблю тебя.

Моргнула.

* * *

Чего я не ожидала, так это внезапного, мощного взаимодействия с людьми, особенно одинокими людьми, которые выглядели так, будто сто лет уже ни с кем не общались. Меня восхищал интимный момент во время затянувшегося зрительного контакта посреди оживленного тротуара, рядом проезжали машины, ревели сирены, уличные торговцы продавали свой товар, активисты раздавали флаеры прохожим, потрепанные иммигранты пытались продать спешащим пассажирам газеты о бездомных. Там, где прямой взгляд в глаза незнакомцу, который длится больше двух секунд, обычно запрещен.

Мои глаза говорили:

– Спасибо. Я вижу тебя.

А их глаза отвечали:

– Никто никогда меня не замечает. Спасибо.

* * *

Несколько лет назад после занятий йогой учитель попросил нашу группу вспомнить первый случай из нашего детства, когда мы заметили, что что-то (так и не подобрав более клинического термина) не в порядке. Мой ответ вспомнился очень быстро и был настолько обличительным, что я не смогла сдержать смех. На самом деле, это мое первое воспоминание из детства, которое я помню.

Мне было три года. В нашем доме была длинная деревянная лестница, и в один прекрасный день я упала со второго этажа на первый. Я четко помню панику в голове: «Я умру?» – пока я кувырком катилась по лестнице. Все вокруг было размыто. Я осталась цела, но было очень больно. И вот я вся в слезах, сбитая с толку, побежала на кухну, чтобы рассказать об этом эпичном инциденте семье.