Полёт попугайчика - Евгения Мелемина

Поток плохо связанных мыслей прекратился. Томми заснул.

Его рука свесилась с кровати, отбрасывая мягкую короткую тень. Блокнотик, выпавший из кармана, белел на полу. С плакатов, которые давным-давно следовало сорвать со стен и отправить на помойку, на Томми пристально смотрели неподвижные глаза умерших людей. Среди них была и Мэрилин Монро — миссис Митфорд внимательно следила за содержанием плакатов, и мало-помалу заменила рок-звезд своими кумирами.

* * *

Томми взбрело в голову извиниться. Он привык извиняться почти за все, потому что хорошо знал вкус вины. Заметив, что Хогарт стоит перед своим распахнутым шкафчиком, и рядом не крутится никого, кто мог бы помешать, Томми подошел к нему.

— Привет, — сказал он.

Хогарт скользнул взглядом и кивнул. Томми не удержался и заглянул в его шкафчик: смятая футболка, коричневый бумажный пакет, пара тетрадей, знакомая распечатка в файловой папке. На дверце — футбольные карточки с фотографиями известных квотербеков.

— Я вчера смотрел, как вы играете, — сказал Томми. — Отлично играете… Я хотел тебе сказать, что вы хорошо играете, но тут высунулась ведьма Стефани и записала меня в статуи. Поэтому я подошел к вам в пиццерии. Чтобы сказать, что… хорошо играете. Извини, что вмешался.

Вот тебе и умение общаться с людьми. «Хорошо играете» просто навязло на зубах.

— Играл когда-нибудь? — спросил Хогарт, проигнорировав «к вам» и извинение.

— О да, — сказал Томми. — В настольный теннис. У меня неплохо получалось, но не настолько хорошо, как вы играете.

Да чтоб ты подавился своим языком, Томми. Что с тобой случилось?

— Настольный теннис, да? — повторил Хогарт, вынимая из шкафчика хрустнувший бумажный пакет.

— Ага, — ответил Томми. — Маленький мячик и ракетки.

— Интересно, — сказал Хогарт, захлопнул шкафчик, развернулся и пошел по направлению к столовой.

— Ты идешь обедать? — спросила Карла, дернув Томми за руку. Откуда она взялась и как давно стояла рядом, Томми не знал.

Томми глянул на часы.

— Иду. У меня полчаса до репетиции.

— Ну так быстрее.

Томми и Карла сели за угловой столик, треснутый посередине. Это было обычное место их троицы, но сегодня не хватало Алекса — он отравился.

— Никотином, — сообщила Карла, гоняя по пластиковой тарелке кочанчик брокколи. — Выкурил почти две пачки, его еще вчера тошнило со страшной силой.

Значит, не было для них никакой постели. Или была, и Карла пытается это скрыть?

— Боже, сюда идет Моран, — шепнула Карла. — Томми, я тебя прошу…

Берт Моран остановился возле Томми, сгреб его обеими руками и заорал:

— Ты т-а-ак вырос, миленький! Вчера еще я видел тебя вот таким крошкой! Вот таким крошкой с двумя длинными ушками! Тебя звали Пиппи и ты рассказывал, как подрачиваешь у дверей женской раздевалки!

Он потрепал Томми по голове и словно от избытка чувств ударил его ладонью по затылку. Томми еле успел подставить руку — иначе впечатался бы носом в свою тарелку, прямо в картошку фри, густо залитую кетчупом.

Ломтики картошки прилипли к локтю.

— Кушай, — ласково сказал Берт. — Кушай, детка.

Все привыкли к развлечениям Берта — он давным-давно выбрал Томми своей мишенью, и следил буквально за каждым его шагом, вычитывал его блоги и все интервью — черпал информацию для шуток.

Привыкли, но каждый раз смеялись. Берт, огромный и нескладный, грузное тело на коротких ногах, почти мультяшный злодей, шутил не смешно, но Томми каждый раз так нервничал и так отчаянно краснел, что шоу никому не надоедало.

— Ну что ты, маленький? — участливо спросил Моран. — Соус размазался? Не переживай, у меня есть еще.

Он поставил обе руки на стол, наклонился и пустил длинную густую нитку слюны в тарелку Томми. Прямо на горку картошки.

— Приятного аппетита.

— Тише, Томми, тише, — шипела Карла и сжимала колено Томми под столом.

Гвоздь программы — взбешенный Томми, жалкий Томми, Томми в поисках справедливости.

Эти припадки случались с ним все реже, но их по-прежнему напряженно ждали.

Томми терял контроль, вскакивал и начинал метаться от стола к столу, выкрикивая бессвязные воззвания против школьного террора: он срывался в хрипоту, краснел и превращался в загнанное животное, повсюду ища поддержки и повсюду встречая только смеющиеся лица.

— Сиди, Томми, — прошептала Карла.

Томми поднял глаза, увидел устремленные на него взгляды, увидел, что Хогарт тоже смотрит в упор, кусая листочек петрушки.

— Спасибо, Берт, — сказал он.

— Не слышу?

Моран даже ладонь приложил к уху.

— Спасибо за соус, — громче сказал Томми.

Берт снова потрепал его по голове и направился к своему столику.

— Хочешь? — спросила Карла, когда он отошел подальше, и подвинула Томми свою тарелку с брокколи.

Томми мотнул головой, сжимая зубы. Еще немного и польются слезы, а показывать их ни за что нельзя. Карла со своей помощью делает только хуже.

Томми пару раз глубоко вздохнул и улыбнулся занемевшими губами:

— Сама жуй свою траву, — сказал он. — Мне не нужно сидеть на диетах.

— Ах, ты! — возмутилась Карла. — А мне, по-твоему, нужно?

Она тоже улыбалась — кризис миновал, Томми справился.

Мало-помалу от их столика отворачивались. Отвернулись Минди и Стефани, жующие листочки салата, Кирк Макгейл отложил мобильник с включенной камерой, Молли Джонсон послала Морану воздушный поцелуй, и Хогарт тоже принялся за еду.

Хогарт первый и закончил с обедом. На выходе он, почти не глядя, швырнул смятый бумажный пакет в мусорную корзину и попал.

Томми выждал несколько минут.

— Пойду выброшу, — сказал он, взял свою тарелку и пошел между столиков.

— Подожди! — крикнула Карла. — А я?..

Она не закончила и тихонько взвизгнула. Расхохоталась Минди, Макгейл присвистнул, а на другом конце зала кто-то привстал, чтобы лучше видеть, как Берт Моран пытается содрать с головы перевернутую тарелку, а кетчуп ползет по его лицу, смешанный со слюной и кусочками остывшей картошки.

— Томми! — почти простонала Карла.

— Митфорд! — рявкнул Моран, отплевываясь.

Выглядел он отвратительно — на щеках и губах красные комочки, волосы слиплись, картофель повис на плечах и воротнике тенниски.

— Сюда иди!

Томми показалось, что рядом взорвался вулкан, и теперь на него с грохотом несется лавина камней. Моран лез к нему, опрокидывая столы и стулья, и был страшен, как обезумевшая горилла.