Сердце Демидина - Александр Велин

– Ладно, пошли, – сказал Алёша и, переглянувшись с Аней, пожал плечами, – надо успеть на электричку.

Глава 3

Андрей Андреевич Жук и Антоша Феодоров

Дня через три у старшего лейтенанта Конькова с Вовой Понятых в скверике имени Гарибальди была назначена следующая встреча.

Несерьёзно пахло цветами. Окрепшее весеннее солнышко согревало, а ласковый ветерок овевал секретных сотрудников. Сумасшедшие лучи щекотали глаза и заставляли их щуриться.

Вовка отчитывался о проделанной работе. Он позвонил по номеру телефона, оставленному древлянами. Дрожащий старушечий голос ответил, что «неты никого, кода-кода, не знаю кода, уихали оне».

– Уверен, Демидин знал о том, что я его разыскиваю, – возбуждённо рассказывал Вовка. – Мне кажется, он и мысли умеет читать. Экстрасенс!

– Позвони им через неделю, – сказал Коньков.

– Только через неделю? – разочарованно протянул Вовка.

Коньков улыбнулся.

– Торопишься? – сказал он. – Да, через неделю. Мне нужно кое-что проверить.

Разговор заставил старшего лейтенанта Конькова задуматься. Вова был под сильным впечатлением от встречи с Демидиным.

Что-то здесь было не так. «Чекист должен иметь холодную голову и горячее сердце», – вспомнил Коньков. Его горячее сердце ощущало ревность, а вот холодная голова подсказывала, что кто-то разбалтывает секретную информацию этому Демидину. Демидину, которого сам Коньков – с разрешения начальства – конечно, мог бы прихлопнуть вместе с его древлянами.

Коньков договорился о встрече с майором Андреем Андреевичем Жуком, с которым всегда советовался в трудных случаях. Под его началом он когда-то начинал службу. Лет сорока, среднего роста, плотный, коротко подстриженный, с небольшими, но яркими глазами, Жук благоволил к Конькову так же, как сам Коньков благоволил к Вове Понятых.

В последний раз Коньков ходил к нему за советом месяца три назад, когда нужно было решать, выпускать ли Антошу Феодорова, нынешнего лидера кропоткинских кришнаитов, в поездку к родственникам в Нью-Йорк. Антоша был ещё не вполне проверенным агентом, и, если бы он вдруг решил остаться в Америке, у Конькова были бы неприятности. Жук тогда долго крутил в руках Антошину фотографию и расспрашивал о нём. В конце концов он рекомендовал Антошу выпустить и даже сказал, что в случае чего возьмёт на себя часть ответственности.

Всё прошло как нельзя лучше. В Нью-Йорке Антоша был принят кришнаитским гуру, имя которого звучало как затейливое проклятие – Шри Шримад Бхакти Веданта Нараяна Махарадж. Этот Махарадж даже подарил Антоше свою фотографию с собственноручной подписью «Моему драгоценному ученику».

Благодаря ей Антошин авторитет взлетел у кропоткинских кришнаитов до небес. Находившегося в перманентном самадхи Стёпу переставили поближе к коридору, а обрамлённую живыми цветами фотографию Махараджа повесили в гостиной. Кришнаиты были уверены, что фотография обладает целебными свойствами.

По мнению Конькова, которое он, понятное дело, держал при себе, от лицезрения сладостной рожи Махараджа мог развиться сахарный диабет. Кроме того, Конькова немного раздражало то, что Антоша сильно возгордился. Теперь он позволял себе капризничать, жаловался, что устал, и просил Конькова отправить его на море, где он бы мог отдохнуть и собраться с мыслями.

Но всё это были мелочи.

Главным же было то, что после возвращения из Нью-Йорка Антоша стал признанным руководителем кропоткинских кришнаитов.

Теперь КГБ принялся устранять препятствия на их пути – вроде соседей, раздражённых растущим количеством посетителей, местного ЖЭКа и милиции. Кропоткинский ашрам начал вбирать в свою орбиту другие группы кришнаитов, пока не опекаемые КГБ и не осенённые божественной милостью Махараджа. Всё это было успехом Конькова, которым он был обязан майору Андрею Андреевичу Жуку.

Как правильно руководить страной

Кабинет Жука был невелик – стол с «ленинской» настольной лампой с зелёным абажуром, откидной календарь, сейф, шкаф. На столе лежала закрытая при посетителях единственная папка. На стене висел портрет Дзержинского и черно-белая фотография афганских гор.

Когда Коньков входил, Андрей Андреевич стоял к нему спиной, глядя в окно и раскачиваясь на каблуках. Фигура Жука казалась полной, а в нужной одежде – почти толстой, но Коньков знал, насколько обманчива эта полнота, так как видел майора в спортивном зале. Жук увлекался единоборствами, и его, казалось бы, вызывающая усмешку благообразная тушка во время боя оказывалась массой мышц без единой капли жира.

– Присаживайся, – сказал Жук.

– Спасибо, Андрей Андреевич, – ответил Коньков, косясь на афганское фото.

Все знали, что Жук провёл несколько месяцев в Афганистане, но вспоминал он об этом неохотно.

– О чём хотел поговорить?

– Мой Понятых разрабатывал древлян Демидина. Он думает, что Демидин заранее знал, что Понятых будет направлен к древлянам.

– В самом деле? И как Понятых это объясняет?

– Думает, что Демидин – способный экстрасенс.

Жук прошёлся по комнате.

– А ты как думаешь? – спросил он.

Старший лейтенант Коньков замялся. Казалось бы, ответ очевиден – каким-то образом Демидину удаётся быть в курсе секретной информации и нужно бить тревогу, но Жук выглядел спокойным и снисходительным. Вдруг Конькова осенило:

– Демидин наш человек?

– Конечно. Ты мог бы и раньше догадаться.

– Но зачем, Андрей Андреевич? – удивился Коньков. – Ведь без Демидина древляне нежизнеспособны. Зачем создавать неформальные группировки, когда их и так всё больше и больше?

– Действительно, зачем создавать свои? – повторил вопрос Жук. – В стране и так плодятся тысячи всех этих кришнаитов, каратистов, масонов – и это ещё цветочки. Можно было бы разом понаделать из них гербариев, но руководство… – Андрей Андреевич развёл руками. – Руководство этого не желает, чтобы не подрывать веру людей в демократические преобразования в стране. А наши доморощенные либералы? А националисты? А криминальные группировки? На всех у нас скоро людей не хватит.

– Так что же делать, Андрей Андреевич? – спросил Коньков.

– Смотреть правде в глаза, – строго сказал Жук. – А правда в том, что эту лавину нам не остановить. А если лавину нельзя остановить, её нужно… направить. Подожди-ка меня.

Жук запер свою папку в сейф и вышел из кабинета.

Коньков посидел, разглядывая портрет Дзержинского, афганские горы и сейф. Потом встал, подошёл к окну, прищурился и вгляделся в далёкую уличную суету. Вот торопится в потоке прохожих женщина с коляской. Вон мужчина прислонился к столбу, и мимо него ковыляет старушка. Конькову приходилось напрягать зрение, чтобы их разглядеть, и стоило ему расслабить глаза, как человеческие фигуры исчезали в общем потоке.

Никто из этих людей не мог знать, что через площадь на них глядит хрупкий молодой человек в штатской одежде.

«Это – центр Москвы, – думал Коньков. – Москва – сердце самой мощной страны в мире. Мы, чекисты, – нервы этой мощи, её фокус, мы – сама эта мощь, осознающая и строящая себя. Если даже у нас