Повседневная жизнь египетских богов - Димитри Меекс

Мы узнаем, что это демон, «рыщущий окрест, дабы не были больше отделены друг от друга времена года и нельзя было различить очертания теней». Мы встречаем выражения, описывающие полумрак, отсутствие дня и ночи, времен года, — черты, свойственные несотворенному миру и вместе с тем являющиеся предвестниками конца света. Изначальный Океан, чьи воды обладают возрождающей силой, скрывает также и начала, противоположные порядку в сотворенном мире. Эти начала выдают всепоглощающую потребность хаоса отвоевать пространство, похищенное у него актом творения. Один фрагмент литературного текста превозносит добродетели демиурга: «Люди, паства бога, хорошо обеспечены, он сотворил для них небо и землю, он подавил алчность вод, он сотворил воздух, чтобы оживлять их ноздри». Эта «алчность», ненасытность, остаточная ярость Изначального Океана побеждается каждое утро в змее; она удерживается на периферии мира благодетельной силой Солнца. Но только его ежедневное возрождение, обусловленное Порядком, позволяет удерживать «алчность» Океана вдали. Уважение к Порядку, который должен соблюдаться всеми, — вот лучшая гарантия равновесия, которое он воплощает и которое содействует равновесию между созданным и несозданным.

Но поскольку Изначальный Океан не перестал угрожать творению, а демиурга не сдержит никакое противодействие, не станет ли конец света неотвратимым, что бы ни делалось богами и людьми? Во всяком случае, он предсказан: «Пеликан предскажет, Сияющий проявит себя, Великий поднимется, и Эннеада примется кричать, долина будет перегорожена, два предела соединятся, два берега сольются, дороги станут непроходимыми, и склоны обрушатся перед теми, кто захочет бежать». Пеликан, солнечная птица, символизирует своим огромным клювом дверь, через которую утренняя звезда входит в наш мир и покидает его. Живя на краю вселенной, она знает, что произойдет однажды. Границы сотворенного мира соединятся, наложатся одна на другую, уничтожив тварное пространство между ними и не оставив никакого пути для бегства. Значит ли это, что хаос победит, или, вернее, что демиург поддастся ему? В знаменитой главе Книги мертвых бог-творец жалуется Тоту, богу мудрости: «О Тот, что следует сделать с Детьми Нут? Они разожгли войну, они вызвали ссоры, они устроили беспорядки, они разожгли бунт, они убивали, они ввергали в узилища — словом, они уменьшили все, что было великим, во всем, что я сотворил».

Кто же эти Дети Нут? Это Осирис с Исидой, Сет с Нефтидой и Хор Старший, чьи нескончаемые ссоры закончатся кровопролитием и смертью Осириса. Это они подали плохой пример людям, которые восстанут потом против высшей власти. На жалобы демиурга Тот, который является также богом счета времени, отвечает: «Ты не должен прощать проступка, ты не должен терпеть (это)! Укороти их годы, убавь их месяцы, поскольку они учинили тайное разрушение всего, что ты создал». Равновесие, которое обеспечивало прочность и долговременность творения, не сможет сопротивляться серьезнейшей опасности, поскольку та исходит изнутри самого творения.

Усопший, который, находясь в загробном мире, слышит диалог между демиургом и Тотом, приходит в беспокойство. Он невиновен, он не принадлежит к Детям Нут, что оправдывает его присутствие среди блаженных. «А что будет с долготой моей жизни?» — спрашивает он. Что будет с вечностью, которая ему обещана? Демиург отвечает: «Тебе уготованы миллионы и миллионы лет. Но что до меня, я разрушу все, что сотворил, эта земля вернется в свое состояние Изначального Океана, в состояние потока, подобно своему первоначальному состоянию. Я буду тем, кто останется с Осирисом, когда я снова превращусь в змея, которого люди не могут знать, которого боги не могут видеть». Итак, долгота лет усопших, как и самих богов, ограничена, и у них нет иной надежды, кроме как раствориться в том, кто воплотит их всех. В мире, вернувшемся к своему изначальному состоянию, демиург, приняв облик змея, уснет в Океане. Хотя мумии окончивших свою жизнь богов будут существовать, как нам сказано, «сотни тысяч лет», сам срок их существования определен, а значит, предопределен и их конец.

Итак, мы подошли к образу змея, который соединяет в себе все прочие сущности, к истинной форме нетварного демиурга, той, в которой хаос и силы жизни теснейшим образом смешиваются. В нем совмещены и змей, окружающий мир и угрожающий солнцу, и змей, свернувшийся на дне пещеры, где, как считалось, начинается разлив Нила — разлив, благоприятный настолько, насколько он бывает умеренным и сопровождается спадом воды, и являющийся истечением Изначального Океана в наш мир.

Этот змей, предопределяющий наступление и спад нильского разлива, голова которого покоится на хвосте, появляется перед нами в конце существования мира. Клавдиан, римский поэт, родившийся в Александрии Египетской и живший менее чем за три четверти века до взятия Рима Одоакром (чем это не конец света?), описывает этого змея и его логово в «Панегирике Стилихону»: «Есть пещера, неведомая, далекая, недоступная нашему племени, почти запретная для самих богов — пещера безмерной вечности, мрачной матери лет, которая порождает века и манит их обратно в свое обширное чрево. Эту пещеру заполняет змей, оползая ее кругами, все поглощает по спокойному своему желанию и остается всегда со свежей чешуей. Обратив пасть к заду, он пожирает свой собственный хвост и, бесшумно скользя, снова возвращается туда, откуда берет начало».

«Недоступный людям, почти запретный для богов» — это почти точная передача слов, которые использует демиург, определяя змея как свое последнее обличье в приведенном фрагменте Книги мертвых. В сущности, два текста описывают одно и то же. Однако змей, кусающий себя за хвост, Уроборос греков — это также и символ самой вечности, и особенно непрерывного течения времени, которое «возвращается туда, где началось», как говорит Клавдиан. Можно, стало быть, надеяться, что, заснув в Изначальном Океане, демиург еще пробудится, чтобы дать жизнь новому миру, который, хочется думать, будет лучше.

Египтяне понимали вечность как некое двойственное явление, состоявшее, как они считали, из линейной и циклической протяженностей. Первая представляла собой прошлое, вторая — будущее[6]. В этом смысле демиург это, по сути дела, «тот, кто воссуществовал после завершения циклической протяженности и не исчез». Данная циклическая протяженность соответствует времени существования людей и длится «до возвращения к линейной протяженности» — времени нового золотого века, наступающего после нового творения. Мир завершает существование и рождается вновь, образуя бесконечную спираль согласно ритму, похожему на непрерывное космическое дыхание. И каждый из циклов существования для демиурга — лишь еще один прожитый день.

Космические враги бога. Битвы за равновесие

С момента творения миру угрожают силы несотворенного, которые само существование этого мира отбрасывает на периферию. Их присутствие неизбежно, хотя оно и сокращается по мере того, как область сотворенного мира расширяется. Не будучи созданы в момент творения, эти силы избегают окончательного уничтожения. Их можно лишь периодически одолевать, и их повторяющиеся атаки порождают необходимость в нескончаемых битвах, служащих для поддержания равновесия и целостности творения. С того самого момента, как демиург первый раз пытается опереться на поверхность холма, появившегося из изначальных вод, он находится в противостоянии с угрожающим ему змеем. Этот змей, воплощение всего, что отверг сотворенный мир, дает первый бой, чтобы отвоевать пространство, которого его лишили. Противники сходятся в уникальном сражении, из которого творец выходит победителем.