Чужие дети - Диана Машкова

В подавленном состоянии она вошла в зал и опустилась на свободное место поближе к выходу. Через кресло от нее, развалившись и вытянув ноги в проход, сидел огромный вихрастый парень лет семнадцати. Приятной внешности, но с диким звериным взглядом. Он то и дело поглядывал на дверь, около которой стоял бдительный охранник, и тяжело вздыхал. На сцене тем временем неохотно топтались четыре подростка, отвратительно плохо разыгрывая неизвестную пьесу. Каждый думал только о себе, все без исключения забывали слова, ждали подсказки от суфлера и вставали к залу спиной. Катя поморщилась, уловив, как безбожно дети коверкают и искажают фразы, даже несмотря на подсказки. Впрочем, текст подобного обращения, кажется, заслуживал. Это был набор бессмысленных современных словечек с претензией на юмор. Возможно, кому-то и захотелось бы посмеяться, если бы не было настолько печально на все это смотреть. Пытка «театром» наконец закончилась, и на поклон вышел автор пьесы и режиссер – пожилой неопрятный мужчина лет шестидесяти со свисающими на плечи жидкими волосами, в истертой до дыр жилетке. Он что-то говорил об отдаче себя «этим несчастным детям», о добром и бескорыстном труде, постоянно намекая на свои благочестие и талант. Слушать такое было неловко. За постановкой последовал танец. Потом еще один. А в финале концерта зазвучала песня про маму. Дети-сироты выстроились в два ряда на сцене и выводили мелодию разнокалиберными голосами. Сотрудники детского дома украдкой поглядывали на потенциальных усыновителей – удалось ли выбить слезу? Катя вдруг почувствовала себя так, словно попала в чудовищный магазин живого товара. Она отчетливо видела, как мальчик в центре хора хотел всем понравиться и едва не выпрыгивал со сцены; как крайняя девочка в первом ряду пыталась спрятаться за других детей, а бдительный воспитатель постоянно вытаскивал ее за плечо. Лицо девчушки покраснело от бессильной злости, на глаза навернулись слезы. Кате стало жалко ребенка. Что творилось в душе этого маленького человека, который вынужден был стоять перед толпой незнакомых людей помимо собственной воли?

– Глянь, как новенькая трепыхается. – Катин сосед обернулся к своему приятелю, смазливому блондину с челкой, налезающей на глаза.

– Ясен пень, – блондин тряхнул своей роскошной гривой, – ее только месяц назад привезли.

– А че там случилось?

– Вроде папаша мамашу замочил и потом сел. Динку эту сунули к нам.

– И че, есть повод портить концерт? – вихрастый хмыкнул, – у меня тоже папаша мать метелил до полусмерти, пока она его в итоге не грохнула. А сама в тюрягу…

– Во-во, – смазливый с умным видом кивнул, – а мой бабку нашу замочил. Она топовая была, обо мне заботилась.

– О том, блин, и речь, – вихрастый пожал плечами, – обычное дело. У всех так. Смотри-ка, питалки стараются, а она, блин, ни в какую не хочет петь.

– Воспитаем. И не таких ломали.

– Сломаешь их, – парень тяжело вздохнул, – сто раз говорил, блин, чтобы на Дне Аиста нормально себя вели. Не понимают.

– Да ладно, Макс, – смазливый усмехнулся, – до мозга не доходит, до почек дойдет.

Катя не сразу поняла, что именно хотели сказать эти двое. А когда сообразила, кровь прилила к голове и бешено застучала в висках. Что делать? Объяснить им прямым текстом, что за одни такие намерения можно в комнату полиции по делам несовершеннолетних попасть? Что она пожалуется на них директору? Очень смешно. Весь вид этих парней указывал на то, что это они настоящие хозяева детского дома. А директор и прочий персонал нужен лишь для того, чтобы обслуживать их. «Не лезь в чужой монастырь, целее будешь». – Катя повторила про себя любимую фразу мамы. И только теперь, в окружении озлобленных подростков, начала понимать, что́ именно ее собственной матери когда-то довелось пережить. Почему она замкнулась в себе и осталась «замороженной» на всю свою жизнь.

Катя спрятала в ладонях лицо и с силой прижала пальцы к глазам.

… – Имеем честь поприветствовать всех собравшихся в этом прекрасном зале. – Екатерина Викторовна вздрогнула от зычного голоса учредителя издательского дома. Пока звучала чертова слащавая песня о маме, шеф успел забраться на сцену с огромной коробкой подарков и приготовился произнести речь. Издалека, с задних рядов, он был похож на воздушный шарик, одетый в костюм от Бриони.

– Яков Львович, мы вам так благодарны за внимание к нашим детям! – отвесила ответный поклон дородная дама в безразмерном пиджаке и с добродушным оскалом. Явно из администрации детского дома, но Катя пока не успела разобраться в местном официозе.

Дорвавшись до микрофона, шеф увлеченно нес ахинею о потрясающих возможностях для ребят в детском доме, о творческом развитии, об искусствах, о домашней атмосфере, о счастье жить в кругу заботливых воспитателей и добрых друзей. Катя едва удержалась от того, чтобы не заткнуть себе уши – лишь бы не слышать этого бреда. Многие дети помладше нервно заерзали в креслах, несколько подростков громко, с издевкой, захохотали. Воспитатели тут же оказались рядом с бунтарями и что-то торопливо зашептали им в уши, пытаясь усмирить. Наконец Яков Львович заткнулся и приступил к тому, ради чего, собственно, и был приглашен на сцену. Дети замерли в ожидании. Заместитель директора детдома – рядом с учредителем на сцене, оказывается, была именно она – называла имена ребят, они один за другим поднимались на сцену, получали ценный подарок и выстраивались в ряд. На дорогую игрушку, планшет, заранее были закачаны все детские книги и журналы их издательского дома. Катя, пробыв среди сирот всего только час, уже не сомневалась, что судьба гаджетов будет какой угодно, вот только ридерами они никогда не станут. Раздача шла по странному принципу, подарки достались далеко не всем – награду вручали тем ребятам, которые принимали участие в концерте. Все они сидели в первых рядах и молниеносно оказывались на сцене. Остальные, и среди них самые старшие, остались не у дел.

Планшеты закончились, почти сорок детей теснились на сцене и прижимали к груди белые коробочки. Что-то говорила в микрофон заместитель директора, Катя улавливала только обрывки фраз.

– …сможете развивать эрудицию… прикоснетесь к прекрасному… ваши таланты раскроются…

– Вы у меня, блин, дождетесь, с-с-суки. – Она уловила едва слышное шипение Макса.

Вихрастый подскочил с места так, словно его ткнули ножом. На скорости обогнул охранника, вылетел из актового зала и успел сделать едва заметный знак смазливому и нескольким другим. Приятели тут же метнулись следом за ним.

Катя почувствовала, как нарастают злость и агрессия задних рядов. Эмоции подростков зашкаливали – они стали почти осязаемыми, Катя и сама заразилась ими. Только злилась не на других людей, как это делали старшие детдомовцы, а на саму себя: нельзя было пускать идею Якова Львовича на самотек! Надо было подавить эту чертову инициативу в самом зародыше. Уж она-то знала, как поступали в детдоме с теми, кто получал больше остальных. Мать не раз ей рассказывала. Только Катя, наивная дурочка, думала, что сейчас ничего подобного уже нет. На дворе двадцать первый век. И вот теперь на ее глазах из прекрасной идеи издательства приобщить сирот к чтению на ее глазах рождалось что-то чудовищное, чему Катя не знала названия и с чем сама столкнулась впервые в жизни. Тем временем довольный учредитель компании пригласил и своих подчиненных подняться на сцену. Сотрудники издательского дома встали со своих кресел, им хлопали. Взрослые, взобравшись на сцену, стали обнимать детей, получивших подарки. Фотоаппараты защелкали, вспышки засверкали. Яков Львович, которого распирало от гордости, позировал фотографам в гуще детей. Потянулись вверх руки с телефонами, на которые делались трогательные селфи в обнимку с сиротками. Катя, не в силах больше смотреть на весь этот балаган, резко поднялась и вышла из зала.