Нежное солнце Эльзаса - Диана Машкова

Не вылезая из кровати, потянулась за путеводителем и стала лениво перелистывать страницы, размышляя, куда бы сегодня пойти. Решила — в музей. Бог его знает, чем меня так уж привлекли фотографии экспонатов Музея Эльзаса, но выбор я для начала остановила именно на нем. Музей, как говорилось в статье, разместился в нескольких, некогда жилых, домах, соединенных друг с другом. А меня хлебом не корми — дай только почувствовать изнутри чью-нибудь чужую жизнь. Может, это оттого, что своей толком нет. Но глаза прямо-таки загорелись от нетерпения, когда я увидела на картинках старинную мебель, посуду, непонятные приспособления и инструменты, которыми был напичкан Музей Эльзаса. Быстро встав, я приняла душ, оделась и вышла на улицу.

Погода стояла чудесная — не так жарко, как вчера, да и ветерок легкий обдувает. Дорогу до Соборной площади я уже выучила наизусть, потому и решила начать свой день с этой главной достопримечательности Страсбурга. А когда приблизилась к кафедральному собору, то не удержалась: меня как магнитом тянуло внутрь. Я с усилием открыла тяжелую деревянную дверь и проскользнула в собор. Днем он выглядел изнутри еще более загадочным и манящим: солнечные лучи пробивались сквозь витражи, расцвечивая мягкими разноцветными бликами пол, стены, деревянные скамейки, которые сияли так, будто их расписал проворной кистью влюбленный художник. Теперь я уже не столько разглядывала отдельные детали — колонны, гобелены, витражи, скульптуры, — сколько наслаждалась самой атмосферой. Тихая мудрость и божественное величие пропитали собою древние стены.

Из собора я ушла далеко за полдень, хотя планировала только заглянуть на пять минут — увидеть, как он смотрится под лучами солнца, бьющими прямо в витражи. Выйдя, я невольно зажмурилась от яркого дневного света и неторопливо направилась к набережной Или — искать мост. Музей Эльзаса располагался где-то неподалеку, на противоположном берегу узенькой речушки. И вправду, оказалось, что пройти нужно метров четыреста, не больше. По сравнению с московскими расстояниями ощущение было таким, словно я попала в кукольный городок. И все такое жизнерадостное, детское! Цветущая герань на подоконниках и балконах, желтые, синие, бежевые стены домов, улыбающиеся прохожие. И никто никуда не спешит: бредут себе, не торопясь, сидят за столиками уличных кафе, обедают так неторопливо, будто сегодня выходной, а не самое начало рабочей недели. С ума сойти! Мы бы в Москве давно все по миру пошли, если б вот так «работали»! Зато уж здесь люди точно успевают ощутить настоящий вкус жизни. Она не проносится мимо них с быстротой сверхскоростной ракеты.

Поддавшись всеобщему умиротворению, я тоже снизила и так, по моим понятиям, весьма черепашью скорость, а чтобы еще больше пропитаться всеобщим наслаждением, заглянула в первую попавшуюся «Крепери». В ее витрине было выставлено такое разнообразие умопомрачительных десертов, что ни женщине, ни ребенку не устоять. Я заказала кофе и тонюсенькие хрустящие блинчики с мороженым. Кофе был вкусным, блинчики таяли во рту, прохожие мне улыбались. Ума не приложу, как же я раньше-то жила без таких вот — простых и невероятных — удовольствий?

До музея я добралась за три часа до его закрытия. И с наслаждением, не торопясь, бродила по многочисленным залам — комнатам старинного дома. Здесь расположилось жилое помещение с колыбелькой посередине, с высокой кроватью в алькове и деревянной скамеечкой перед ней, чтобы удобнее было залезать. Это — кухня: ручной работы комод с расписной посудой, молочно-белая печь, большой обеденный стол. Все добротное, крепкое, сделано на века. А главное, предметы были настоящими, живыми, они до сих пор хранили на себе тепло чьих-то тел и рук. Как объяснила служительница, всю мебель принесли в музей жители Эльзаса, не поскупившись, отдали самые старинные и милые сердцу вещи из своих домов. Вот отчего, интересно, такое невозможно в России? Куда в наших семьях растворяются предметы, служившие нашим прапрабабушкам и прапрадедушкам? То ли традиционное русское разгильдяйство, то ли бесконечные, все уничтожающие катаклизмы. Я разговорилась с музейной девушкой, и она с гордостью рассказала, что у нее самой в доме целую стену занимают копья, пики, щиты, арбалеты, принадлежавшие в Средние века ее предкам. Настоящее оружие, успевшее отведать крови и защитить жизнь семьи. А я вдруг вспомнила, что у нас с мамой во всей квартире вряд ли наберется с десяток вещей, принадлежавших моей бабушке, не говоря уж о более древних предках. Стало грустно и обидно за утраченную историю собственного рода. Хотя какой там род? Сплошное недоразумение.

После музея я еще погуляла, а потом зашла поужинать в ресторан. Заказала эльзасский мясной «шокрут» — блюдо из кислой капусты с кусками свинины, разнокалиберными домашними сосисками и ветчиной. Но не осилила даже четвертинки: порция оказалась слишком большой. Да и не только в этом было дело — оказывается, никакой радости нет в том, чтобы ходить по ресторанам одной. Кусок в горло не лезет. Зато вино в кувшинчике кончилось неприлично быстро. Что-то я третий день подряд позволяю себе напиваться. Осторожнее бы надо, с моей-то дурной наследственностью.

Егору я в тот вечер звонить не стала — было уже поздно, и еще я внезапно осознала, что мне лень интересоваться рабочими делами. А других тем для разговоров у нас с ним не было. Да и быть не могло. Оно, собственно, и к лучшему.

Я уснула так быстро, что, казалось, моя голова даже не успела коснуться подушки.

До конца недели я оказалась полностью предоставлена себе: гуляла по городу, посещала музеи, часами лениво перебирала вещи в магазинах. За пять дней самостоятельных прогулок по городу выучила и Страсбург, и его историю чуть ли не назубок. Самый древний и живописный квартал города — «Маленькую Францию» — я исходила вдоль и поперек. Мне нравились бесчисленные крошечные мостики, перекинутые через каналы и реку Иль, притягивали уютные ресторанчики и кондитерские, в которых можно было часами сидеть за чашкой кофе, восхищали средневековые башни, оставшиеся еще от городских укреплений. Я настолько сжилась с этим оазисом благоденствия и покоя, который казался мне воплощением всего лучшего, чем обладает Франция, что не на шутку рассердилась, вычитав о том, что название квартала не имеет ничего общего с моим радужным и сказочным восприятием. Оказывается, в шестнадцатом веке здесь располагался госпиталь, в котором солдат лечили от «французской болезни» — сифилиса. Отсюда и «Франция», только «маленькая». Надо же, никакой романтики!

Как свои пять пальцев я знала теперь и Площадь Клебера, и Площадь Гуттенберга, и Европейский квартал. Да много чего еще. Только вот странно, что быстрое это знакомство с городом не вызывало ни пресыщения, ни скуки. Мне было здесь хорошо. И никуда я не хотела уезжать.

Егор дважды в день присылал мне на мобильный телефон «сообщения вежливости»: «С добрым утром! Если могу быть полезен — звоните. Хорошего дня!» и «Надеюсь, вы хорошо провели сегодня время. Спокойной ночи!». Я даже и не пыталась отвечать, обленилась настолько, что просто сил не было тыкать пальцами в кнопки самого идиотского изобретения человечества и по совместительству орудия пыток — мобильного телефона. Да и плевала я на жалкие потуги своего подчиненного выглядеть заботливым и корпоративным. Время от времени мне пытались звонить из офиса, но я отвечала только на звонки гендиректора. Все прочие, и так уже осточертевшие коллеги, игнорировались без сомнений и жалости. «Зря я, наверное, так, — думалось мне иногда, — ведь черт-те что там может происходить». Но мысль эта пролетала мимо, не цепляя ни единой струнки моей вдруг настроившейся на радости жизни души. Я отдыхаю. А со всеми рабочими глупостями будем разбираться потом, по прилете.