Сладость на корочке пирога - Алан Брэдли

— Благодарю, — сказал инспектор Хьюитт. Потом, когда я двинулась в сторону кухни, он крикнул вдогонку: — Да, Флавия!

Я ожидающе обернулась.

— Мы зайдем в дом. Не возвращайся сюда.

Ну не нахальство, а? Чертов наглец!

Офелия и Дафна уже сидели за столом и завтракали. Миссис Мюллет проговорилась, и у них было достаточно времени, чтобы изобразить равнодушие.

На губах Офелии все еще не было ни единого признака действия моего препарата, и я сделала себе мысленно заметку записать попозже время и результаты наблюдения.

— Я нашла труп на огуречной грядке, — поведала я им.

— Как это на тебя похоже, — заметила Офелия, продолжая приводить в порядок брови.

Дафна дочитала «Замок Отранто» и погрузилась в «Николаса Никльби». Но я заметила, что она покусывает губу — верный знак недовольства.

Повисло напряженное молчание.

— Там было много крови? — наконец поинтересовалась Офелия.

— Нет, — ответила я, — ни капли.

— Чье это тело?

— Не знаю, — сказала я, радуясь возможности одновременно сказать правду и умолчать.

— Смерть совершенного незнакомца, — продекламировала Дафна на манер диктора Би-би-си, отвлекшись от Диккенса, однако заложив пальцем страницу, которую читала.

— Откуда ты знаешь, что это незнакомец? — поинтересовалась я.

— Элементарно, — ответила Дафна. — Это не ты, не я и не Фели. Миссис Мюллет на кухне, Доггер в саду с полицейскими, а отец еще пару минут назад был наверху и плескался в ванной.

Я чуть не сказала ей, что это меня она слышала в ванной, но решила не делать этого: любое упоминание ванной неизбежно вызывало колкости в адрес моих гигиенических привычек. Но после утренних событий в огороде я почувствовала внезапную необходимость помыться.

— Судя по всему, его отравили, — сказала я. — Имею в виду незнакомца.

— Дело всегда в яде, да? — заметила Фели, играя с прядью волос. — Во всяком случае, в жутких низкопробных детективных романах. В таком случае он совершил роковую ошибку, попробовав стряпню миссис Мюллет.

Когда она отодвинула липкие остатки вареного яйца, что-то заискрилось в моей памяти, словно вспыхнули дрова в камине, но до того, как я успела понять, в чем дело, мысль исчезла.

— Послушайте, — сказала Дафна, зачитывая вслух. — Фанни Сквирс пишет письмо: «…мой папаша — одна сплошная маска из синяков синих и зеленых, а также две парты поломаны. Нам пришлось отнести его вниз в кухню, где он теперь лежит…

После того как ваш племянник, которого вы рекомендовали в учителя, учинил это моему папаше и прыгнул на него с ногами и выражался так, что мое перо не выдержит, он с ужасным неистовством напал на мою мамашу, швырнул ее на землю и на несколько дюймов вогнал ей в голову задний гребень. Еще бы немножко, и он вошел бы ей в череп. У нас есть медицинское свидетельство, что если бы это случилось, черепаший гребень повредил бы мозги». Теперь послушайте вот этот отрывок: «После этого я и мой брат стали жертвами его бешенства, от которого мы очень сильно пострадали, что приводит нас к терзающей мысли, что какие-то повреждения нанесены нашему нутру, в особенности раз никаких знаков снаружи не видно. Я испускаю громкие вопли все время, пока пишу…»[11]

С моей точки зрения, это классический случай отравления цианидом, но я была не в настроении делиться своими прозрениями с этими двумя невежами.

— «…испускаю громкие вопли все время, пока пишу…», — повторила Дафна. — Подумать только!

— Могу себе представить, — сказала я, отодвигая тарелку и, оставив завтрак нетронутым, медленно начала подниматься по восточной лестнице в лабораторию.

Когда я бывала не в духе, я направлялась в мою святая святых. Здесь, среди реторт и мензурок, я отдавала себя на волю того, что именовалось Духом химии. Здесь шаг за шагом я повторяла открытия великих химиков. Или с трепетом снимала с полки томик из бесценной коллекции Тара де Люса, например, английский перевод «Химических элементов» Антуана де Лавуазье. Эта книга была опубликована в 1790 году, но ее страницы, даже спустя сто шестьдесят лет, оставались хрустящими, как оберточная бумага. Как я упивалась старинными названиями, которые только и ждали, когда я обнаружу их на страницах… Сурьмяное масло… Мышьяковые цветы…[12]

Мерзкие яды — называл их Лавуазье, но я наслаждалась, произнося их названия, словно музыку.

— Королевский желтый! — сказала я вслух, перекатывая слова во рту, наслаждаясь их ядовитым содержанием. — Кристаллы Венеры! Дымящаяся жидкость Бойла! Тараканье масло!

Но на этот раз излюбленный способ не сработал: мои мысли продолжали возвращаться к отцу, крутясь вокруг того, что я видела и слышала. Кто такой этот Твайнинг — «старик Каппа» — человек, о котором отец сказал, что они его убили? И почему отец не вышел к завтраку? Это меня серьезно беспокоило. Отец всегда утверждал, что завтрак — это «пиршество тела», и, насколько я знала, на свете не существовало ничего, способного заставить отца пропустить его.

Кроме того, я думала об абзаце, зачитанном Дафной, — «синяки синие и зеленые». Может быть, отец дрался с незнакомцем и получил ушибы, которые нельзя было скрыть? Или он получил внутренние повреждения вроде тех, что описывала Фанни Сквиз, — повреждения, не оставлявшие видимых признаков насилия? Возможно, именно это произошло с рыжеволосым мужчиной. Это объясняет, почему я не увидела крови. Мог ли отец оказаться убийцей? Опять?

Моя голова шла кругом. Я не смогла придумать ничего лучше, кроме как успокоиться с помощью Оксфордского английского словаря. Я пролистала томик до буквы V. Какое слово незнакомец выдохнул мне в лицо? Vale — вот что это было.

Странно, что умирающий обратился к человеку, которого совершенно не знал.

Внезапно ход моих мыслей нарушил грохот из холла. Кто-то бил в обеденный гонг. Этот огромный диск, выглядевший пережитком из заставок к фильмам Дж. Артура Ранка, не использовался много лет, вот почему меня так удивил его мощный звук.

Я выбежала из лаборатории и спустилась по лестнице, обнаружив около гонга огромного человека, стоявшего с молоточком в руке.

— Коронер, — произнес он, и я решила, что он имеет в виду себя. Хотя он не потрудился представиться, я признала в нем доктора Дарби, одного из двух совладельцев медицинской практики в Бишоп-Лейси.

Доктор Дарби являл собой типичного представителя английской нации: красное лицо, несколько подбородков и живот, колыхавшийся, словно парус на ветру. Он был одет в коричневый костюм и клетчатую желтую жилетку и имел при себе традиционный докторский черный чемоданчик. Если он узнал во мне девочку, которой зашивал руку год назад, после происшествия с разбившейся ретортой, он не подал виду и стоял выжидательно, как гончая в охотничьей стойке.