Тайпи. Ому - Герман Мелвилл

Лихорадка усилилась, я метался, не желая нарушать покой своего задремавшего товарища.

Я случайно отодвинул ветку, и неожиданно передо мной разыгралась сцена, которую даже сейчас я могу вспомнить со всей ясностью первого впечатления. Если бы райские сады открылись мне, я вряд ли более увлекся видом.

Со своего места я видел, в удивлении и восторге, как внизу зеленые долины чередуются с синими водами моря. Там и сям среди листвы мелькали соломенные хижины местных жителей. Вокруг было множество покрытых зеленью скал и обрывов с бесчисленными маленькими каскадами водопадов. Но венцом красоты поистине была зелень – именно в ней заключается, на мой взгляд, своеобразный шарм полинезийского ландшафта. Везде долина представляла собой массу листвы – в таком изобилии, что невозможно было определить и описать деревья, из которых она состояла.

И, пожалуй, я не видел ничего более величественного, чем водопады, чьи тонкие струи стекали по крутым обрывам и гибли в траве, покрывавшей долины.

Вокруг царил покой. Еще долго, забыв обо всем, я глядел вокруг, боясь нарушить это спокойствие, как будто одно слово могло разрушить волшебство пейзажа – зачарованных сказочных садов.

Глава 8

Теперь самое важное заключалось в том, какая долин – Гаппар или Тайпи – была перед нами. Тоби утверждал, что это вотчина гаппаров, а я – что их врагов тайпи. Честно говоря, я не был в этом уверен, но воспротивился предложению Тоби спуститься в долину и попросить убежища у ее жителей, так как оно показалось мне рискованным.

Гаппары жили в мире с жителями Нукухивы и поддерживали дружеские отношения с ее обитателями. Их знали как добрых и человеколюбивых людей, поэтому мы надеялись встретить среди них если не радушный прием, то хотя бы убежище на то короткое время, что мы должны были оставаться на их территории.

Имя же «тайпи» тревожило мое сердце. Мысль о том, чтобы по своей воле предаться в их руки, казалась мне безумной, а предложение отправиться в долину, заселенную неизвестно каким племенем, – попросту нелепым.

Однако Тоби придерживался другого мнения. Когда я описывал ужасную судьбу, которая постигнет нас, если мы опрометчиво спустимся в долину, он отвечал, что наше теперешнее положение тоже несет множество бед и страданий.

Стремясь отвлечь товарища (я видел, что пытаться заставить его передумать – бесполезно), я обратил его внимание на длинный, покрытый лесом участок земли, который спускался в долину перед нами. Я сказал, что за пределами этого хребта может лежать просторная и населенная долина, изобилующая всевозможными вкусными плодами; я слышал, что на острове было несколько таких, и предложил укрыться в ней и оставаться там, сколько понадобится.

Тоби согласился; мы немедленно начали осматривать лежащую перд нами местность с целью определить наилучший маршрут. Но повсюду были крутые горные хребты, разделенные темными ущельями. Все это мы обязаны были преодолеть, чтобы достичь своей цели.

Утомительное путешествие! Но мы решились на него, хотя я чувствовал, что меня будут тяготить лихорадка и хромота, которые поразили меня. К тому же мы оба испытывали головокружение – как следствие нашего скудного питания.

Эти обстоятельства, однако, только вынуждали нас скорее добраться до места, которое обещало нам покой, прежде чем мы будем вообще не в состоянии двинуться в путь. Мы начали спуск по крутому узкому ущелью, поросшему густым тростником. Был только один способ спуститься. Мы уселись на землю и покатились вниз. Скорость, с которой мы, таким образом, соскользнули по склону ущелья, привела нас к месту, где уже можно было воспользоваться ногами, и мы очень быстро оказались у ручья, который стремительно катился по дну пропасти.

Освежившись в ручье, мы занялись гораздо более трудным делом, чем спуск. Нужно было подняться на противоположную сторону ущелья. Лихорадка, которая оставила меня на некоторое время, возобновилась с огромной силой, и к тому же страшно мучила жажда. Пришлось спускаться вниз со скалы, на которую мы только что с огромным трудом взобрались, в поисках воды, которая так соблазнительно текла на дне ущелья. В это время все мои надежды и страхи, казалось, слились в одном желании – пить, и мне не было дела до последствий, которые могли возникнуть в результате его удовлетворения. Я не знаю другого чувства, кроме жажды, которое так лишает возможности ему сопротивляться.

Тоби упрашивал меня продолжать восхождение, уверяя, что еще немного – и мы достигнем вершины, а потом менее чем за пять минут очутимся на берегу ручья, который наверняка течет на другой стороне хребта.

– Как! – воскликнул он. – Повернуть назад сейчас, когда мы столько прошли! Ни у одного из нас не хватит мужества повторить попытку, если мы снова окажемся там, внизу!

Я безуспешно пытался успокоить жажду, палившую меня, надеясь, что в скором времени смогу утолить ее.

Наконец-то мы оказались на вершине второй горы. Меня охватило отчаяние. Сколько хватало глаз, не было ничего, кроме страшных темных пропастей, разделенных острыми гребнями… Но мы не могли долго созерцать эту картину, так как должны были добраться до ручья. С безразличием к опасности, которое я до сих пор не могу вспоминать без содрогания, мы бросились в глубину ущелья, нарушив его одиночество эхом падающих камней. Мы хватались за небольшие корни и ветки, и они то удерживали нас, то предательски не поддавались хватке.

В несколько минут мы достигли дна ущелья, и я опустился на колени на небольшом выступе, чтобы испить воды из ручья. Как вкусна была холодная вода! Я остановился на секунду, наслаждаясь, и опять погрузил губы в ручей. Одна капля холодной воды, казалось, заморозила каждую каплю крови в моем теле; лихорадка, которая горела в моих венах, уступила место смертельному ознобу, меня трясло, ледяной пот заливал лоб. Жажда исчезла, и я возненавидел воду. От вида сырых камней, по которым сочилась темная влага, озноб усилился, и я почувствовал, как меня охватывает неконтролируемое желание подняться наверх, к добродушному солнечному свету и больше не спускаться в ущелье.

После двух часов опасного подъема мы стояли на вершине другого хребта, и с большим трудом я мог заставить себя поверить, что мы когда-то были в черной пропасти, зияющей у наших ног. Снова мы смотрели на пейзажи, которые открывались с высоты, но они удручали нас. Теперь я чувствовал, что в нашем положении нечего и думать о том, чтобы преодолеть препятствия, лежавшие на нашем пути, и отказался от мысли достичь долины, которая раскинулась за этими препятствиями; в то же время я не мог придумать никакого способа выпутаться из трудностей, с которыми мы столкнулись.

Мысль о возвращении в Нукухиву, пока мы не уверены в том, что наш корабль отплыл, ни разу не приходила мне в голову. И могли ли мы определить на таком расстоянии, покинуло ли судно бухту? Кроме того, было невыносимо думать, что все наши усилия и болезненные старания не привели ни к чему.

Существует мнение, что когда человек сталкивается с трудностями, он более склонен смотреть на все с отвращением. Однако это не так, пока остается хотя бы надежда, что усилия будут вознаграждены…