Такой долгий и откровенный день - Елена Ронина

– Девочки, собрались! И раз, и-и два! Ольга, держи спину, Ядвига – руки! Батман, еще! И глубокое плие.

Ольга поняла, наконец, что безумно рада встрече с подругой, со своей молодостью.

Прошедший год был для нее тяжелым. Этот перелом, никак не могла встать на ноги, ничего не хотелось. Ну и, как результат, расплылась, конечно. Нет, Ольга знала, что для семидесяти лет она выглядит достаточно прилично и еще очень даже моложаво. Пришлось обновить гардероб, и это тоже было неплохо. Ольга умела носить вещи.

Но сама про себя она знала, что изменилась. В молодости Оля была очень похожа на польскую актрису Барбару Брыльску, только темноволосую. Такой ее Ольга видела только в одном фильме – «Анатомия любви». Фильм был в свое время страшно популярным. И сравнения эти с Барбарой даже раздражали Олю. Потом актриса выкрасилась в белый цвет, и приятели немного успокоились. Теперь Оля сияла своей уже несравненной аристократической красотой. Как правильно заметила Ядвига, все это осталось только в душе. Ну что же делать. Жизнь практически прошла. А еще хочется и встречаться, и стол накрыть, и, слава богу, есть еще силы вот так встретить дорогую подругу.

– Подожди, Ядвига, подожди. Ты же мне привезла подарок. Нет, ну ты подумай – память! Я со своей фаршированной рыбой и фамильным сервизом забыла обо всех правилах приличия. Позор, Ядвига, позор. Что это? Скатерть? Боже, неужели это та самая, которую ты привезла из Парижа?! Нет, не возьму, с ума сошла, я же знаю, что она для тебя значила.

Ольга держала в руках обычную на первый взгляд белую скатерть. Едва угадывалась белая же вышивка затейливыми вензелями.

Ольга расцеловала подругу, у обеих глаза наполнились слезами.

– Того уже не вернешь, Леля, и ты осталась единственным человеком, кто может это оценить. А я уже вспоминать ничего не хочу. У меня другая жизнь. Юльке семь лет. Я хотя бы десять лет еще обязана жить.

ГАСТРОЛИ были потрясающе успешными. Париж, середина семидесятых, все билеты проданы за полгода. Полный аншлаг. Парижский театр оперы и балета. Всемирно известный Гранд-Опера. Дух захватывало только от одного названия. А сам театр? Полная противоположность нашему помпезному Большому, но сложно сказать, который лучше. Невозможно, уж больно разные. Только в нашем Большом все понятнее, роднее, и призрак Оперы в нем не живет.

Парижский же, напротив, загадочен, окутан тайнами.

Оля уже два года танцевала в Большом. Беспрецедентный случай, ее взяли в труппу в тридцать пять лет. Грише предложили переехать в Москву, так было удобнее для его работы. Оле было непросто: прима-балерина Одесского театра.

Переезд в Москву мог стать для нее просто катастрофой. Она не могла не работать. Балет был ее жизнью, ее страстью. Притом, что, конечно, она любила мужа, радовалась, что родила ребенка. Но без театра она не могла. Это удел всех балетных. А иначе чем можно объяснить эти многочасовые репетиции, эти в кровь стертые ноги, постоянные ограничения в еде? И вообще, когда вся жизнь подчинена балету. Твоя жизнь, жизнь твоих близких.

Поэтому, когда переезжали в Москву, Олина работа была основным условием. Она и театр были неразделимы. Гриша уже давно был известным писателем, имел громкие звания, и Оля могла не работать, заниматься домом, семьей. Но для нее это было бы половиной жизни. И она была не готова расстаться со своей судьбой – балетом.

Семья никогда не страдала от того, что мама – балерина. Домом она всегда занималась сама. При том, что это было не так уж и просто. Муж работает дома, и сын из школы приходит днем. Значит, каждый день должен быть обед. В Одессе они жили рядом с театром, и хотя бы это было удобно. С утра – бегом в театр, на первую репетицию. Потом бегом обратно, к плите. Обедали всегда дома, вместе, а вечером – спектакль.

Оля любила готовить, и умела это делать хорошо. В доме часто бывали гости, люди богемные, искушенные, и Оля всех принимала, накрывала огромные столы, с несколькими переменами блюд.

– Григорий, как тебе удается удерживать подле себя такой брильянт, поделись опытом? – шутил известный писатель Краев. – Ты же все время в другом веке! А за такой красавицей глаз да глаз нужен, не ровен час уведут ее балетные. Слушай, Гриш, а что мы есть тогда будем?

Иевлев шутки понимал и сам любил пошутить.

– А ты знаешь, я иногда возвращаюсь, как в том анекдоте, – из командировки без предупредительного звонка. И что странно, все время нахожу дома жену, да не просто жену, а еще и с только что приготовленным винегретом! Веришь?

– Нет! – и друзья начинали вместе хохотать.

– Нечего здесь меня за глаза обсуждать, – бросала на ходу Ольга, меняя тарелки на столе. – Люблю я его просто! – и она, приобняв мужа, целовала его в вихрастую голову. – Из любого века его достану, никакой царице не отдам!

Откуда было столько сил? Молодость, молодость. Гриша помогал, как мог. Но по большей части у него ничего не получалось. Абсолютно был беспомощен в хозяйственных вопросах. И всегда весь в своих книгах, жил вместе со своими персонажами. Олю это никак не напрягало, напротив, очень веселило. Она любила мужа, гордилась им, благодарила Бога за этот союз. И потом, оба они были из Одессы. А там не принято, чтобы мужчина вмешивался в женские дела. Кухня – это удел женщин, а никак не мужчин.

Переезд в Москву для Ольги был неожиданностью. Конечно, уже давно предполагалось, что писатель такого ранга вполне может стать столичным жителем. Но может ведь и не стать. И все-таки решили переезжать. Тридцать пять лет для балерины – возраст нешуточный. Неужели придется прекратить танцевать? Оля не смогла бы с этим смириться никогда. Лучше уж она останется в Одессе.

Как получилось, что Олю взяли в Большой, оставалось для нее загадкой. Или действительно она была такой талантливой? С возрастом она стала особенно хороша в характерных танцах, а это редкость. Ее ввели в разные спектакли с индийскими танцами, испанскими, цыганскими. Здесь Ольге не было равных. И возраст даже добавлял шарма. Она брала уже не только техникой, но и душей, опытом жизненных переживаний.

Для театра такую балерину иметь в запасе всегда хорошо. Или все-таки сыграла роль знаменитая фамилия мужа? Неизвестно. Но Ольга стала танцевать в Большом. Наконец-то мечте суждено было сбыться. Двадцать лет. Мечтала ли она об этом театре все эти годы? Наверное, скорее она запрещала себе об этом думать. Не нужно, зачем? Карьера и так складывалась прекрасно, и нечего было гневить Бога.

* * *

– Оля? Я не ошиблась?

Навстречу шла молодая аккуратная женщина с собранными в тугой пучок волосами. Неужели? У Оли перехватило дыхание.

– Да, меня зовут Оля. – Незнакомка широко улыбнулась, и Оля поняла: нет, она не ошиблась.

– Ядвига?!

– Ага, все-таки в Большой?! Все-таки мелкими шажочками!

Ядвига стала ее единственной знакомой в театре. Что бы Ольга без нее делала? Новенькой было совсем нелегко. С одной стороны, вроде уже не девочка и могла за себя постоять, с другой стороны, то, что уже не девочка, только добавляло сложностей.