Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

как обычно, за молоком. И по своему обыкновению вернулась со всеми сплетнями. И прямо тут, за столом при детях стала говорить, что мол на Луговой улице человека убили. Вся полиция там и газетчик тоже. А убийцей объявлен, говорит, наш Иван Никитич Купря. Он мол уже и арестован.

– Я убийцей объявлен? И арестован? Вот ведь длинные языки! Впрочем, уже и до доктора Льва Аркадьевича эти слухи дошли.

– Вот и она стала то же говорить. Мол, полиция, явившись на место, застала человека со свернутой шеей, а над ним тебя.

– И что же ты, Лидушка, ее за эти дурацкие сплетни рассчитала?

– Ты бы видел, Ваня, какую мерзкую сцену она тут разыграла. Стала меня с девочками жалеть. Говорила, что с самого начала подозревала, мол что-то с тобой неладно, потому как что это за работа такая для мужчины: буквы на бумаге складывать. Договорилась до того, что уж не ты ли и тетушку Елизавету Андревну порешил, чтобы мы теперь в ее доме поселились.

– До чего же злая на язык баба! – возмутился Иван Никитич. – Совершенно дурная! Такое поведение в доме, конечно, никуда не годится. При детях такое говорить о родителях – это просто… это… я даже не могу слова подходящего подобрать. Только как же мы теперь? Кто ж у нас кухарить будет?

– Ничего, найдем другую, – Лидия Прокофьевна упрямо вскинула голову. – А пока и мы с Глашей управимся.

– Вдвоем управитесь? Как же вы управитесь, душа моя? У тебя вон, младенец на руках. Да еще старшая Сонечка. И дом, и сад-огород. Мы ведь и живность какую-нибудь подумывали завести. Да, кстати, еще хотел сказать тебе по поводу голубей… Теперь-то мне их у покойного Карпухина – пусть земля ему будет пухом! – уже не выкупить. Что ты думаешь? Поискать что ли какого-то другого голубятника?

– Что ж, Ванечка, ты сам сказал, что у нас забот и без голубей хватает, – Лидия Прокофьевна только безмятежно улыбнулась и подставила щеку для поцелуя.

Вечер Иван Никитич провел мирно, в кругу семьи. Дети были, по счастью, еще слишком малы, чтобы по-настоящему понять, о чем говорила злоязычная кухарка. Они видели, что отец их дома, и были теперь вполне спокойны. Как только девочки были уложены спать, Иван Никитич направился в свой кабинет и уселся за письменный стол. Он твердо положил себе описать события сегодняшнего утра для «Черезболотинского листка». Через пару часов очерк о смерти голубятника был готов. Иван Никитич, хоть толком и не знал Карпухина, показал его человеком смиренным, любившим природу и посвятившим себя заботе о птицах. В финале статьи он выражал надежду, что скоро голуби, принадлежавшие покойному, обретут новых хозяев и призывал жителей города быть осторожными при посещении голубятен.

Довольный собой, Иван Никитич отправился наконец спать, но стоило ему улечься, как тревожные, неотвязные мысли лишили его всякого сна. Сначала мысли эти носили характер нравственных вопросов. Можно ли писать о человеке, которого он видел лишь раз, за которым – как знать? – могут числится и дурные поступки? Не вызовет ли статья недовольства у тех, кто знал покойного ближе? И вообще, не дурно ли это: писать, например, о несчастьях, случившихся с настоящими, из плоти и крови, не вымышленными людьми, выставляя на показ не какие-нибудь их достижения, а описывать, например, их кончину, произошедшую, если верить приставу, от злоупотребления спиртными напитками и небрежением собственным хозяйством? Чем он отличается от злоязычной кухарки, разнося по городу сплетни? Потом Иван Никитич засомневался: хорошо ли это будет приходить в «Черезболотинский листок» со своим очерком, отбирая тем самым хлеб у Ивлина. Ивлин был, может, и противным человеком, но в «Листке» работал еще когда Купри не было в Черезболотинске. Ответов на все эти вопросы он так и не нашел, что не помешало родиться в его голове новому и намного более насущному делу: где найти новую кухарку. Да такую, чтобы вкусно готовила, и была честна и чистоплотна, и могла бы еще помочь в огороде и за детьми когда надо присмотреть. Такую сразу не сыщешь. Мучимый всеми этими сомнениями, Иван Никитич проворочался с боку на бок довольно долго, и уснул уже только под утро.

Выйдя к столу позднее обычного, он застал в столовой жену с дочками, горничную Глашу и стоявшую перед ними кухарку Маланью.

– А-а! Барин! – закричала Маланья, завидев его на пороге, так что Иван Никитич в первую минуту даже несколько испугался. Облик Маланьи говорил о том, что с ней приключилось что-то нехорошее: платок сбился на бок, волосы были не прибраны, щеки красны, а рот и вообще все ее лицо были собраны в такой гримасе, из какой она легко бы перешла на плач.

– Аа-й, барин Иван Никитич! – кухарка схватилась одной рукой за то место, где предположительно под широкой грудью билось ее злое сердце, а другую, с зажатым в кулаке смятым газетным листком, подняла над головой. – Вот полюбуйтесь, что деется! Ведь оклеветали!

– Кого? – не понял Иван Никитич.

– Вас, барин! Вас оклеветали! Тут вот в газете нашей пропечатали, что вы в смертоубивстве замешались и были давеча арестованы.

– Как в газете? Дай-ка сюда, я посмотрю, – потребовал Иван Никитич. – Да и как ты можешь знать, Маланья, что тут напечатано? Ты же грамоте не обучена.

– Так все говорят. И Глашка вон прочла мне.

– Правда, барин Иван Никитич. Там так написано, – чуть слышно подтвердила горничная и смахнула покатившуюся по щеке крупную слезу.

– Статья подписана господином Ивлиным, Ваня, – уточнила Лидия Прокофьевна чрезмерно ровным, тихим голосом. Такой голос, как знали все домашние, вовсе не был отражением ее душевного спокойствия, а только сдерживал бушевавшее в ее душе возмущение. – Ты ведь этого так не оставишь, правда? Разве можно клеветать на людей? Разве нету у нас закона, по которому журналиста можно было бы за такую статью наказать?

Иван Никитич развернул листок и убедился:

«Вчера утром трагическое происшествие нарушило покой жителей нашего города. На Луговой улице было обнаружено бездыханное тело обывателя П. П. Карпухина. Человек этот вел неприметный образ жизни, с соседями в ссорах замечен не был. Все свое время мещанин Карпухин посвящал разведению породистых голубей. За последние годы он весьма преуспел в этом мирном занятии и приобрел в городе репутацию человека сведущего в вопросах столь популярного ныне голубеводства. Тем страшнее было обнаружить достойного жителя города лежащим с проломленной головой рядом с собственным его домом. На месте трагедии был задержан обосновавшийся в Черезболотинске совсем недавно столичный житель Н. И. Купря. Прибывший к месту происшествия