Не разлей вода - Наталия Миронина

– Я давно заметил, что вы к ней привязались. А почему занятий нет?

– Я толком не поняла. Знаю, что у отца очень серьезные проблемы в его компании, он весь в делах. А дочка куда-то уехала на пару дней…

– Ну, ничего страшного, и вы отдохнете немного…

– Что-то не получается у меня отдохнуть. Из головы не идет последний разговор с Алей… Она сказала, что отец может потерять компанию…

– Настолько серьезные проблемы?

– Затрудняюсь сказать. Ах, вы же знаете, что для меня слова «дефолт» и «дефолиант» – это почти одно и то же!

– По существу, так оно есть. И то и другое приводит к концу.

– Вы шутите, а мне жаль эту семью и в особенности девочку. Если бы в моих силах было им помочь!

Хвостов лукаво ухмыльнулся:

– Дорогая, вы не могли бы прислушаться к своим ощущениям: кому вы хотите помочь больше – девочке или отцу? Я начинаю ощущать беспокойство. А в моем «молодом» возрасте любые перемены нежелательны – я могу начать пить, курить и пойти по дурной дорожке.

– Ну что ж вы за человек! Девочку мне жаль, хорошую, талантливую, одинокую девочку. Ах, да какой вы зануда, лучше сделайте мне бутерброд.

Владимир Иванович послушно взял в руки нож, но до масленки его не донес, а стал задумчиво вертеть:

– Какой красивый… Серебро, старое… Вот раньше…

– Если вы намекаете, по обыкновению, на прошлое – коммунистами ножи для масла запрещены не были…

– Они проблему решили с другого конца: исчезло масло, и необходимость в ножах отпала сама собой.

– Останетесь без сладкого!

– Не гневайтесь, душа моя, это я так, чтобы не терять форму… Так что же произошло?..

– Где?

– О боже, у девочки и папы. Узнайте, что произошло, а мы с вами подумаем, что можно сделать… Деньгами – это вряд ли, вот связи и все такое прочее… это можно попробовать…

– Владимир Иванович, голубчик, ваше благородство не знает границ…

– Просто вы, душа моя, вертите мной как хотите!

Самарина промолчала. Она уже дала совет Кочину и была уверена, что тот воспользуется им, но, как женщина предусмотрительная, не преминула заручиться поддержкой «связей». Самарина по опыту знала, что никакие деньги иногда не помогут так, как поможет всего лишь одно «правильное» знакомство.

Занятия с Алей, собственно, то, ради чего Самарина и находилась, нравились Ольге Леонидовне еще и потому, что это позволяло ей пережить всю ее жизнь, ее особенные моменты, еще раз. Аля, дочь Олега Петровича, девушка была неглупая, почти неиспорченная деньгами (что бы там ни считали в «курилке»), любознательная и… упрямая, как и ее отец. Эта фамильная черта у Али была украшена безумным обаянием, как дубовая основательная рамка украшена изящной виньеткой. Самарина не раз ловила себя на мысли, что устоять перед милым лукавством, улыбкой в пол-лица и некоторой наивностью просто невозможно. Получше узнав Алю, актриса прониклась еще и теплым, почти материнским чувством. Судьба девочки была не так проста и безоблачна, как могло показаться на первый взгляд. На замечания и поучения Самариной Аля не обижалась, поскольку преподавание актерского мастерства давно уже перешло за рамки обязательной программы и превратилось в продолжительные беседы с примерами из жизни и личными откровениями. Учительница и ученица стали друзьями. Самарина пыталась восполнить все пробелы в воспитании, которые обнаружились при ближайшем знакомстве с Алей. Например:

– Понимаешь, научиться быть актрисой – это не только достоверно выражать свои чувства, уметь двигаться на сцене, владеть своим голосом. Это еще и правильно вести себя в жизни. Представь, ты играешь английскую королеву. Что возникает в твоем воображении при словах «английская королева»? Осанка, царственность жестов и походки, четкая речь, знание и безукоризненное соблюдение правил хорошего тона. Хорошо ли ты сыграешь эту роль, если в жизни ты сутулая, неряшливо одетая девушка, глотающая слова и плохо себе представляющая, куда деть руки? Хорошие манеры для актера – это отлично загрунтованный холст, на который ловко ложится любая краска.

Аля все это слушала и задавала вопрос:

– А что, все актеры, которых я вижу на экране и видела в театре, умеют себя вести?

– Нет, конечно! Именно поэтому нельзя иногда смотреть без улыбки, как некоторые барышни изображают «высший свет». Но мы-то с тобой стремимся к идеалу.

– Мне папа сказал, что ваш голос был самым знаменитым голосом нашего кино. Все влюблялись сначала в голос, а потом уже в вас. Надо сказать, что и сейчас он у вас прямо-таки завораживающий – с вами хочется разговаривать…

– Спасибо. От тебя мне особенно приятно слышать это. Что касается голоса и интонаций – это те ослиные уши, которые не спрятать ни под каким колпаком. Со времен Элизы Дулиттл ничего не изменилось, поверь мне.

В один из дней Аля рассказала Ольге Леонидовне, что когда-то они все жили в Красноярске. Что ее мама умерла, когда Аля была совсем маленькой, и смерти предшествовала неприятная история. И что иногда ей очень хочется уехать из Москвы. Но только иногда, поскольку после Москвы там все кажется маленьким и медленным.

– Да это самый лучший комплимент городу – медленный… Это значит, что, живя там, ты удлиняешь свою жизнь.

– Но почему же все герои Чехова стремятся в Москву и жалуются на провинциальную жизнь? – Аля только что выучила монолог из «Трех сестер».

– Это не оттого, что там, в провинции, было плохо, а оттого, что людям с самим собой было неуютно и скучно. Они не знали, чем себя занять. И пьесы Чехова как раз об этом. Они – как дневники людей, потерявших стержень души. И ищущих его не там, где потеряли.

– А как же возможности большого города?

– Это весомый аргумент для переезда. Но эти возможности большого города по плечу людям со «стержнем». Я хочу, чтобы ты поняла: актерское ремесло требует самодисциплины, постоянного самообразования. Для актера испытанием может стать все: и переезд в большой город, и работа в маленьких провинциальных театрах.

– А вы играли в провинции? – Больше всего Але нравилось слушать рассказы Самариной. Ей очень хотелось представить эту жизнь – театральную, со всеми ее невзгодами, радостями кочевой жизни. Ольга Леонидовна иногда про себя умилялась – представления Али о театральной жизни были в основном почерпнуты из пьес Островского: скитания Несчастливцева и других.

– А как же! Несколько лет в театре маленького волжского городка. Жила там и все время вспоминала Островского. Везде мне чудились Катерины да Кабанихи. Поначалу думала, что месяц-другой – и вернусь в Ленинград, а потом поеду в Москву. Но время шло, ничего не менялось. И я поняла, что самое неправильное – это считать каждый прожитый день черновиком, который потом перепишешь набело. Тогда я повесила новые красивые занавески в своей съемной квартире, купила много красивой посуды, посадила цветы на балконе, стала не спеша завтракать и ужинать, перестала стремиться в Ленинград. А перестав дергаться и мучиться от сознания, что играю в провинции, сыграла самые лучшие свои роли. Меня заметили и пригласили в Москву.