100 дней в кровавом аду. Будапешт - "дунайский Сталинград"? - Андрей Васильченко

Офицеры из группы Плиева беседуют с пленными венгерскими солдатами

Хотя части Красной Армии повсеместно и удачно форсировали Тиссу, они никак не могли помешать немецкому командованию стабилизировать наиболее опасные участки фронта. В ходе немецких контратак на данном направлении вновь возникла устойчивая линия фронта, на которой немцам и венграм удалось сформировать рубеж обороны. Не стоило, однако, забывать о том, что немецко-венгерская группировка несла большие потери. К тому же после стабилизации фронта в конце октября 1944 года присутствие немецких танковых частей здесь было сокращено.

Фрисснер писал о событиях тех дней в своих воспоминаниях: «Батальоны насчитывали по 100–200 человек. На 100 метров фронта в среднем приходилось по три с половиной человека». В середине ноября немецкие части отступили на северо-запад, где заняли оборону на «Линии Кароля», и на долгие дни фронт застыл именно по этой линии.

Между тем Сталин начинает понимать, что его в определенной мере дезинформировали и сил 2-го Украинского фронта не хватит для захвата Будапешта. 14 ноября 1944 года он издает директиву, которой передает наступавшим частям 200 танков и 40 тысяч человек. Эти силы были позаимствованы из резервов «застрявшего» в Карпатах 4-го Украинского фронта. Получив такое подкрепление, Малиновский усилил 6-ю гвардейскую танковую армию. Теперь Красная Армия по танкам многократно превосходила своих противников. Малиновский продолжал планировать, что силами танковой армии и 7-й гвардейской армии сможет с севера проникнуть в Будапешт. Но в данном направлении советские части продвигались слишком медленно, о моментальном прорыве немецко-венгерской обороны не могло быть и речи.

Значительно большего успеха удалось достигнуть оказавшейся к югу от Будапешта 46-й армии. К 21 ноября она уже занимала позиции между Такшонью и Дёмшёдом на острове Чепель. Один из батальонов 23-го стрелкового корпуса уже 6 ноября 1944 года предпринял попытку атаковать позиции которые удерживал гусарский батальон. Прорыв обороны был предотвращен. Венгерским артиллеристам удалось уничтожить колокольню, с которой советский наводчик координировал огонь советской артиллерии.

«Служащие советского стрелкового батальона смогли по воде Старого Дуная подобраться незамеченными почти до самого берега. Десантировавшись, они прятались в ивняке и березовой роще. Тот, кто не успел спрятаться, был пленен нами. Почти им всем было за 40 лет, почти все с большими усами и простодушным видом. Наши солдаты любезно предложили пленникам ром и дружелюбно похлопывали их по спине… Подобная дружелюбность смогла выманить из убежищ еще нескольких русских. Некоторые вынимали из-под рубах распятия и несли их перед собой. Их погрузили на утлые крестьянские повозки. На одной из них оказался советский раненый, по-моему, сержант. Я прекрасно помню его бледное как мел лицо, твердый, суровый взгляд и рот, скривившийся от боли. Он принял лекарства, но так и не притронулся к предложенному ему рому. Без слов он покачал головой, отказываясь от выпивки. Пленники просили не передавать их в руки немцев. Но венгерская армия не могла иметь пленников».

Попытки безуспешно повторялись 14,15,16 и 18 ноября. 19 ноября попытка увенчалась относительным успехом. И лишь 21 ноября на остров хлынул поток советских частей. Тибор Генчь, ротный командир из состава 4-го гусарского полка, вспоминал об этих событиях: «На следующий день, рано утром вновь была предпринята вражеская попытка форсирования Маленького Дуная. Как резервная рота мы оказались размещены в одной из школ Тёкёлера. Большинство солдат спало праведным сном. Выяснилось, что на передовой майор Мессарош со своей частью не оказал ни малейшего сопротивления. В итоге части противника целыми батальонами добрались по железной дороге к деревне, где я остановился со своими солдатами. Судя по всему, это были штрафные батальоны, так они были изрядно принявши «штурмовой воды». При обороне их телами можно было завалить этаж, а может быть, даже два или три. В какой-то момент они разгрузились, рассеялись и попытались зайти нам в тыл. Тогда я стал очевидцем многих интересных сцен. Для многих из них часы и побрякушки были ценнее собственной жизни. Все мыслимые рекорды побил румын, на руке которого мы насчитали 14 часов!.. На следующий день немецкие танки предприняли контратаку, и они были вынуждены отойти из деревни. Вражеские части безупречно окопались и сражались с совершенно ясной головой. Они хорошо прятались в окопах, но мы находили их и убивали выстрелами в голову. Однако при помощи наших слабых сил полностью очистить Тёкёль было невозможно».

В отечественных мемуарах есть отрывок, посвященный подготовке к форсированию Дуная: «Мы стояли у дамбы. Начинало светать. Прямо перед нами в туманной мгле лежал Дунай. Видимо, только в песнях он голубой. А тогда вода была свинцово-серой. Уныло выглядели берега. На той стороне, за крутыми скатами, где окопался враг, темнел чахлый, обнаженный лес, а что за ним — не было видно. На карте значились поля, поселок, какая-то усадьба, шоссейная дорога, идущая из Будапешта на юго-запад через местечко Каземхален на Эрчи. В то раннее утро противоположный берег казался мертвым. Нотам — противник, он крепко засел на линиях сплошных траншей и по скатам высот; еще дальше находилась вторая линия обороны.

— Да, здорово укрепились гитлеровцы. А впереди, видимо, еще и проволочные заграждения, и мин до черта натыкали по балкам да у берега, — заметил я.

— Это не беда, дело привычное, — возразил комбат. — А вот река… Тяжело нам будет пробиваться. У нас, поди, реки давно уже таким льдом покрылись, что бомбой не просадишь, а тут и в декабре слякоть… Но нас, сибиряков, этим не проймешь, — блеснув глазами, сказал Забобонов. Затем лукаво взглянул на меня и добавил: — Знаю, знаю, Семен Прокофьевич, что ты хочешь сейчас сказать. Правильно, не проймешь не только сибиряков. Все мы сообща и не такие преграды брали. Возьмем и эту. Жаль только, что многих ребят недосчитаемся».

Неожиданная угроза Красной Армии Будапешту с юга стала для командования группы армий «Юг» неприятным сюрпризом и большой головоломкой. В качестве контрмеры на остров были посланы батальон венгерских парашютистов, кадетский батальон и ударная группа моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле». Чуть позже на усиление этих частей были направлены 1-й и 9-й артиллерийские дивизионы и пара пехотных батальонов, специально сформированных для отражения наступления с юга. Но этих сил явно было недостаточно, чтобы сдержать наступление 23-го советского стрелкового корпуса. 25 ноября форсирование реки были закончено и частями 37-го стрелкового корпуса. Красная Армия противопоставила небольшой немецко-венгерской группировке четыре дивизии. В итоге немцы и венгры могли действовать лишь на периферии Тёкёля и Сигетсенмиклёша. К 24 ноября данные местечки не раз переходили из рук в руки, пока, наконец, линия фронта не остановилась между Лакихедью и Кирайердё. Далеко не в последнюю очередь это было связано с тем, что венгерская артиллерия (103 ствола) могла обстреливать советские части не только с территории острова Чепель, но и Шорокшара, и даже с западного берега Дуная. Кроме этого, немецко-венгерские защитники острова поддерживались с Дуная бронированными быстроходными катерами, так называемыми «мониторами». Казалось, бои и не собирались прекращаться. Лейтенант гусарского полка Аурель Шаламон вспоминал о тех днях: «К вечеру наши позиции атаковали так называемые русские штрафные батальоны, составленные из заключенных и арестантов. Их ожидал ураганный огонь. Совместные залпы пулеметов, минометов, закопанных в землю по башню танков, даже скользивших по Дунаю «мониторов». Атака захлебнулась. Русские понесли огромные потери. Перед нашими позициями остались лежать сотни Умирающих и раненых. Среди стонов и криков о помощи чаще всего приходилось слушать русские упоминания Бога: «Боже мой!» Наши санитары хотели помочь им, но каждая попытка заканчивалась пулеметным огнем с противоположной стороны. Эти люди при любом раскладе были обречены на смерть. Мы не могли помочь им. На следующий день мы уже не слышали стонов».