Мой любимый ангел - Джоанна Мэйтленд

Хотя нет, отец никогда не употреблял это слово, хотя и был ужасно расстроен тем, что у нее нет детей. Может быть, он надеялся, что она все-таки забеременеет со временем. Такое бывало среди Роузвейлов. У него самого был всего один ребенок, да и тот родился после многих лет брака, а тетя Шарлот не родила ни одного.

Доктора, однако, были уверены в ее бесплодии, а муж злился и заставлял ее подвергаться всяческим процедурам. Джон Фредерик запретил Эйнджел ездить верхом, гулять и запер дома под неусыпным надзором вечно полупьяной акушерки. Он заставлял ее есть отвратительную еду и следил за тем, чтобы она съела все до последней ложки. И без конца заявлялся к ней, требуя, чтобы она выполняла свой супружеский долг.

– Ты моя! – не уставал он повторять. – Моя!

Иногда Эйнджел даже радовалась, когда у нее начиналась менструация, хотя это и было сопряжено со страшной болью.

Кроме последнего случая.

Прошло уже семь недель, а менструации все не было. Эйнджел чувствовала, что в ее теле что-то изменилось. В душе ее родилась слабая надежда, но… Акушерка поторопилась рассказать об этом Джону Фредерику – слишком рано. Не прошло и двух недель, как у нее началось кровотечение. Не обращая внимания на тяжелейшее душевное состояние Эйнджел, подсматривавшая за ней акушерка тут же заявила, что ей никогда не выносить дитя, и, что было еще хуже, донесла обо всем мужу.

Джон Фредерик пришел в бешенство. Он не сказал ни слова, выгнал из комнаты служанок и принялся стегать стонавшую от боли и отчаяния жену кнутом. Она думала, он забьет ее до смерти.

Однако какие-то остатки человечности все же в нем сохранились, он отшвырнул кнут, побежал в конюшню, вскочил на коня и, несмотря на дождь, куда-то помчался.

Результат не заставил себя ждать. Он заболел воспалением легких и вскоре умер.

Эйнджел схоронила тоску по неродившемуся ребенку в глубине своего сердца. Она никому не сказала о своей потере и о том, как с ней обошелся муж, хотя была уверена, что горничная что-то подозревает. Расстраивать отца Эйнджел не хотелось, он и так видел, что дочь несчастлива с человеком, которого он для нее выбрал. Если отец даже и заметил, что Эйнджел не больно-то расстроена смертью мужа, то ничего не сказал. Посоветовал только не торопиться с повторным замужеством.

Я буду и дальше следовать его совету, подумала Эйнджел, ожидая, когда кончится приступ, чтобы подняться с кресла. И никто, ни тетя Шарлот, ни кто-то другой, не заставит меня выйти снова замуж, ведь это ничего не даст, кроме боли и страданий. Променять независимость… на что? В лучшем случае на возможность с кем-то общаться, а в худшем – на рабство.

Ну уж нет, это исключено. Я никогда не выйду замуж. Ни за что.

* * *

– Миледи…

Эйнджел с трудом разлепила веки. Как долго она спала?

– Миледи, приехал граф, требует вас. Говорит, не уйдет, пока вы не выйдете.

Эйнджел потрясла головой, пытаясь прояснить мысли. О чем она?

– Какой граф, Бентон?

– Граф Пенроуз, кузен вашей милости.

Эйнджел села так быстро, что у нее закружилась голова.

– Граф Пенроуз? Здесь? Что ему от меня нужно?

– Уиллет сказал ему, что ваша милость неважно себя чувствуете, но он отказывается уходить. Говорит, если вы не спуститесь к нему, придет сюда, в спальню.

Эйнджел поставила ноги на пол. Боль как будто утихла. Хорошо, что она не выпила снотворное, которое предлагала Бентон.

– А тетя знает, что граф здесь?

– Нет, наверное, миледи. Уиллет хотел ее позвать, коли вы спите, но граф сказал… – Бентон покраснела. – Он сказал, что будет говорить только с вами, и больше ни с кем.

Эйнджел нахмурилась. Было понятно, что граф выразился не так. По какому бы делу он ни явился, ясно – он настроен недружелюбно. Надо пойти и встретиться с этим незнакомым кузеном. И дать ему понять, что как глава семейства Роузвейлов она никому не позволит себя запугивать, пусть он даже граф.

– Принеси мне платье и причеши меня, чтобы его сиятельство не думал, что мы тут невесть какая деревенщина.

Бентон неуверенно улыбнулась.

– А ее милость позвать? – спросила она, укладывая последнюю прядь.

– Ммм… – Эйнджел подумала о враждебном отношении тети к кузену Фредерику и как та обрадовалась, когда появился Пьер. Старая леди может наговорить лишнего, оказавшись лицом к лицу с человеком, которого считает своим врагом. – Нет, не надо, – сказала она решительно. – Я сама справлюсь.

Она направилась к двери, по дороге бросив взгляд на себя в зеркало, чтобы убедиться – она выглядит вполне достойно. Траур кончился, и Эйнджел надела серое платье, элегантное, но неброское, вполне подходящее для вдовы и женщины ее положения в обществе.

Макс расхаживал по гостиной вот уже почти час. Задержка нисколько его не остудила. Так он и поверил, что эта дамочка больна – просто хотела избавиться от непрошеного визитера. Не на того напала!

Главное, чего хотел Макс, так это чтобы она пришла одна, потому что боялся не сдержаться, если с ней явится ее тетка. Эта старая грымза поддерживала маркиза, когда тот оскорблял тетю Мэри, а теперь вытащила, точно кролика из шляпы, этого французика. Неужели она в самом деле думает, что эта вопиющая ложь сойдет ей так просто? Наверняка помогала своей племяннице распространять дурацкие слухи. Эти гарпии небось думали, что если слухи о внезапно объявившемся наследнике разойдутся по Лондону, то это увеличит шансы их протеже.

Наследник, как же! Самозванец – вот он кто!

Двустворчатая дверь открылась. Высокая статная женщина в полутрауре на мгновение застыла в проеме, затем чуть заметно кивнула головой и шагнула вперед, позволив дворецкому закрыть за собой дверь.

Женщина не говорила ни слова и не протянула руки. Она оценивающе смотрела на него, как и он на нее. Он не назвал бы ее красивой, нет, выражение ее лица было для этого слишком сурово, но волосы – точно серебро! Каково! Знаменитые волосы Роузвейлов, унаследованные еще от первой баронессы, жившей сотни лет назад, и не встречавшиеся ни у кого в ветви, к которой принадлежал он сам. Может, она думает, что Макса, с его темными волосами, просто подбросили вместо настоящего Пенроуза?

Да нет, вряд ли ее волнуют такие подробности. Воина, выходящего на поединок, интересует не цвет волос противника, а умеет ли он сражаться. Женщина, глядевшая на него холодными оценивающими глазами, достойный противник. Надо быть осторожным.

Макс поклонился, не опуская взгляда. Она присела в легком реверансе – минимум того, что требовалось правилами приличия.

– Как я понимаю, вы хотели меня видеть, кузен Фредерик?

У нее был низкий голос, немного резкий. Интересно, она нарочно обратилась к нему по имени, которое он терпеть не может? Так его звали только отец и дед, а он ненавидел их обоих, возненавидев и имя, которым они его называли.