Необыкновенные приключения «русских» в Израиле - Инна Карташевская

Хотя в этом купе Рита и Юра уже стали как будто бы привыкать к роскошной жизни, ужин из ресторана, да еще доставленный прямо в купе, они все-таки не смогли себе позволить. Не потому, что у них не хватило бы денег заплатить, деньги у них как раз были, перед их отъездом бабушка отменила свою страховку, которую платила чуть ли не двадцать лет, и дала им достаточно денег с собой. Скорее всего эти деньги они не успеют потратить завтра в Москве, и они вообще пропадут, но заказать ужин из ресторана они все равно не могли. Не то воспитание, не привыкли они к такому, да и все тут.

— Чертов комплекс бедного человека, — досадливо вздохнув, сказал Юра, когда официант ушел. — Есть ведь деньги, а потратить их на себя не можем. Что ж мы за люди такие? Как ты думаешь, мы избавимся от этого?

— Если и избавимся, то не скоро, — так же задумчиво ответила ему Рита. — Мы же с тобой всю жизнь слышали одну и ту же фразу «сейчас у нас нет денег» как будто бы они когда-нибудь должны были у нас появиться. Знаешь, что я недавно прочитала? Что Моисей водил евреев сорок лет по пустыне совсем не потому, что не знал дорогу, а потому, что хотел, чтобы все взрослые люди, которые помнили, как они были рабами, умерли, и остались бы только молодые, которые помнили себя только свободными людьми. Видишь, он не надеялся, что рабы смогут избавиться от рабской психологии, даже если будут свободными.

— Так что, мы так никогда и не будем позволять себе ничего хорошего в жизни? — ужаснулся Юра. — Ну, уж нет, я буду с этим бороться. Интересно, сколько нам оставила эта благословенная тетя Роза, — уже мечтательно произнес он, и они оба сладко вздохнули. Да, их ожидает совсем новая волшебная жизнь.

На следующий день они благополучно, без новых приключений прибыли в столицу нашей Родины Москву, переночевали все у той же гостеприимной подруги, потом поехали в аэропорт, встретили там Беллу и Сашу в этот раз с сыном, и поднялись на борт самолета. Это был советский самолет. На нем они долетели до Варшавы, где их всех заперли в буквальном смысле в небольшом зале ожидания, Часа через два зал открыли, и им разрешили выйти на летное поле. К своему удивлениюони обнаружили, что их охраняют, и не просто какая-нибудь там милиция, а крепкие молодые люди с самыми настоящими автоматами в руках. Потом им велели найти свои чемоданы и указать на них, когда их спросят. Как только Юра и Рита нашли свои вещи, к ним подошел высокий черноволосый и очень симпатичный парень, внимательно посмотрел на них, потом наклеил какие-то бумажки на их чемоданы и жестом показал, что они могут их взять. Они и взяли их в руки и растерянно посмотрели на него, не зная, что делать дальше. И тогда он снова рукой указал им в направлении огромного Боинга, стоявшего впереди, и вдруг улыбнулся им такой чудесной улыбкой, что у Риты замерло сердце. А он еще и взял ее за плечи, легонько подтолкнул в направлении самолета и мягко сказал — Шолом у легитраот.

И пошел к другим пассажирам, правда, все еще оглядываясь на Риту и улыбаясь ей. А она стояла с полными слез глазами, потому что вдруг действительно поняла, что отчим был прав, и ОНИ совсем не те запуганные евреи, которые живут в России, а другие, свободные, бесстрашные и гордые своим еврейством. И еще она заплакала, потому что поняла, что теряет его навсегда и даже, если там, куда они едут есть много таких как он, все равно они ей не заменят его одного, первого и единственного.

— Ритка, ты что плачешь? Чего это ты? — удивлено спросил Юра, поглядев на нее.

— Как же ты не понимаешь, Юрка, — прерывающимся от слез голосом, ответила она. — Ты видел, как он улыбнулся? Это же первая улыбка Родины, и какая же она чудесная.

* * *

Потом они не раз еще проливали слезы умиления. В конце концов, для этого нужно было немного, например, посмотреть передачи первого канала израильского телевидения до самого конца. В двенадцать часов ночи передачи заканчивались, и по телевизору исполнялся израильский государственный гимн «Ха-тиква». На экране в это время под торжественно льющуюся музыку трепетали на ветру три бело-голубых флага, средний повыше, и два по краям пониже. Когда раздавались последние звуки гимна, музыка усиливалась, поднималась вверх, и вдруг, как бы повинуясь ей также резко и гордо взмывали вверх флаги и оставались так до самого конца. И они смотрели на это каждую ночь, и каждую ночь плакали от счастья и от гордости за свою страну и свой народ.

Но это было потом, когда они уже более или менее обжились и купили телевизор. А пока они еще в самолете начали понимать, что явились в этот новый для них мир совершенно неподготовленными. Взять хотя бы то, что они продолжили свой полет в самом настоящем Боинге. И там внутри самолета была лестница, ведущая, только подумать, на второй этаж, где был самый настоящий бар. Как будто бы они могли набраться смелости подойти к этому бару и заказать что-нибудь. А двери гармошкой без всяких ручек в туалете? Черт его знает, как их открывают и закрывают, еще не выйдешь оттуда, лучше уже потерпеть. А краны в тех же туалетах? Они тоже не открываются и не закрываются ничем, нужно, оказывается, просто поднести к ним руки, а потом их убрать. И все, вода будет течь на руки, пока они там, и сразу же перестанет, когда их там нет. Но ведь об этом надо было догадаться. Хорошо еще, что с ними был неунывающий Саша, начисто лишенный всяких комплексов, а то они так бы и просидели все время полета, не сходя с места, и не решаясь ни о чем спросить.

Но это было только начало. В аэропорту имени Бен-Гуриона в зале, где они дожидались, пока им выдадут документы и отправят дальше, на столах лежали горы нарезанных на ломтики апельсин. А они до сих пор видели апельсины только несколько раз в году, и всего по несколько штук, с трудом раздобытые по большому блату. А потом им еще выдали удостоверение новых иммигрантов и деньги, целое состояние, девятьсот шекелей на двоих. Вернее, это они так подумали, что это очень много, ведь средняя зарплата советского человека была сто двадцать рублей. Но оказалось, что девятьсот шекелей это примерно как девяносто рублей, и дали их только на первые несколько дней, а остальное они должны были получить там, куда поедут жить. Им дали телефон, чтобы они связались с родственниками в Израиле, и они позвонили дочке Семена Борисовича и Берты Соломоновны. Та, уже ждала их звонка и даже очень им обрадовалась. Оказалось, что она уже сняла им квартиру, вернее, договорилась с хозяевами сразу двух квартир, чтобы они могли выбрать. Квартиры были одна двухкомнатная, а другая чуть подороже, трехкомнатная.

— Это очень хорошо, что есть две квартиры, — обрадовано сказала Рита по телефону. — Мы возьмем обе. Видите ли, с нами приехали друзья, Белла и Саша с сыном, я не знаю, рассказывали ли вам ваши родители о них…

— Рассказывали, рассказывали, — радостно закричала ее собеседница, — Это же просто замечательно, что они тоже едут сюда. Как хорошо, что я нашла две квартиры. Так вы едьте все ко мне, а потом я вас поведу и покажу квартиры. Записывайте адрес.

Записав адрес и положив трубку, они с недоумением уставились на бумажку. Слова Хайфа, там не было вообще. Названием города выступала какая-то загадочная Кирьят-Ата.

— Интересно, — задумчиво сказал Саша, — что такое Кирьят-Ата и куда мы едем?