Нет ничего сильнее любви - Таня Винк

– Не трогай его, он твой родной брат!

Этим все было сказано.

Когда Инна поправилась окончательно, рассказала, что видела во сне свою давнишнюю мечту…

…Она смотрит в окно на новенький автомобиль с огромным бантом на крыше и числом «25» на капоте, стоящий возле их подъезда. Цвет автомобиля синий, в свете яркого солнца бант отливает серебром. Посреди комнаты стоит праздничный стол, за ним Андрей, Вадим и Галка. Перед Андреем синяя коробочка, точь-в-точь под цвет машины, перевязанная серебристой ленточкой. Дрожащими от волнения пальцами он развязывает ленточку, открывает коробочку. Внутри ключи. В его глазах вспыхивают тысячи солнц.

– Машина возле подъезда, – Инна улыбается.

Андрюха вскакивает и с криком «Спасибо, ты лучшая в мире мама!» обнимает ее. От этих слов она чувствует легкое, а потом все более настойчивое покалывание в кончиках пальцев, подрагивание щек, губы растягиваются в улыбке, и скулы сводит судорога… она просыпается.

– Все это сказки, – хмыкнул Андрей.

Инна грустно усмехнулась, а Гале захотелось дать брату по голове – ему было десять лет, а мама уже мечтала о таком вот подарке, хотя денег в то время едва хватало на еду и скудное существование. Уже когда они вышли из палаты, она прошипела:

– Нельзя так говорить! Нельзя обзывать мечту сказкой! Надо мечтать, и все сбудется!

– Ты меня всякими новомодными практиками не зомбируй, – хмыкнул брат, – я живу в реальности. Мы никогда не выберемся из нищеты из-за… – он запнулся.

– Из-за кого? – взвилась Галка.

– Да ну тебя!

Он махнул рукой и, не попрощавшись, пошел к лестнице. Галка за ним не побежала.

Странно, но она не могла долго сердиться на брата, как не могла понять, откуда это? Что это – сила крови или разума? Может, алая липкая жидкость течет не только в ее жилах, но и в чувствах и мыслях? Почему она прощает ему самую горькую обиду, самую жестокую боль и десятки, сотни раз терпит и надеется, что больше такого не будет, хотя прекрасно понимает, что Андрей упивается своей властью над ней и над мамой. Кем и для чего мы наделены этой самоедской, самоубийственной способностью терпеть нестерпимое? Где та граница, за которой нужно разорвать родственные связи, чтобы не погибнуть? Глядя на маму, она приходила к неутешительному выводу – у каждого своя граница, но бывает, что ее нет вовсе. Особенно у матерей.

…Галка была подростком, когда произошла трагедия. Дедушка и бабушка, родители Инны, умерли давно, Галка их не помнит, и на каникулы ее отправляли к тете Зине. «Родовой» дом, как называли его мама и тетя Зина, стоял в середине центральной улицы, напротив сельсовета, а через два дома жила тихая старушка. Может, она была и не старушка вовсе, но Галке тогда казалось, что лет ей очень много. Муж ее утонул, сын, запойный алкоголик, дошел до того, что стал выносить вещи из дома и продавать за бесценок. Не только на базаре в райцентре покупали, а и соседи охотно выменивали бутылку плохой самогонки на хорошую лопату, верстак, постельное белье, консервацию. Сын забирал у матери нищенскую зарплату уборщицы в поликлинике и такую же нищенскую пенсию. И вот пришло время, когда деньги закончились и вынести из дома больше нечего – последнее ведро свеклы продал. Но даже в пьяном угаре сынок помнил, что мама припрятала деньги на смерть, а это святое. У пьяницы, как известно, ничего святого, кроме бутылки, нет, и он припер старуху к стенке.

– Не дашь – отрублю руки, – угрожал он ей топором, который не продавался по причине сколотого острия.

– Нет у меня денег, – твердила несчастная.

– Клади руки на стол! Рубить буду!

Положила – и снова к сыну:

– Нет у меня денег…

Она не верила, что сын исполнит обещание, но он исполнил. Его посадили на восемь лет, а она все эти годы ездила к нему в тюрьму с едой, которую готовила одной правой рукой…Успела отдернуть, и отлетели только крайние фаланги пальцев, а левую сынок оттяпал по сустав большого пальца.

Где была граница Инны, и была ли она вообще? Поначалу казалось, что ее нет – растворилась в самоедском чувстве вины и воспоминаниях об укорах свекрови: мол, мальчик никогда не простит, что она лишила его отца. И еще свекровь упрекала Инну в том, что Андрей родился недоношенным. Да, так и сказала: «Ты сама виновата! И операцию на щитовидке ему из-за тебя сделали!» О!.. Людмила Дмитриевна прекрасно разбиралась в людях, с филигранной точностью нащупывала слабину и давила на нее, давила… Инна же тогда принадлежала к категории молчаливых и уступчивых, которых чем больше упрекаешь, тем виноватей они себя чувствуют. Для истеричной свекрови это было бальзамом на истосковавшуюся по власти душу – муж, которого она поедом ела, давно сбежал. Инна свекра живьем ни разу не видела, только на фотографиях. Сергей был подростком, когда его отец подал на развод и написал отказ от всего имущества, кроме автомобиля, на котором в одно весеннее утро уехал на работу и больше не вернулся. Даже костюмы и рубашки не забрал, так ему осточертела супруга. Несколько лет он пытался наладить отношения с сыном, но свекровь сделала все, чтобы Сергей возненавидел отца. Казалось бы, раз у тебя так сложилось, то уж постарайся сам стать хорошим отцом, но Сергей не стал…

Уже после развода, после обретения уверенности в себе, спасибо Вере Петровне, женщине абсолютно одинокой, отдавшей ей неистраченную материнскую любовь, Инна сказала бывшей свекрови, что считает ее психически больной: нормальному человеку совесть не позволит так себя вести. Слова эти поставили крест на дальнейшем общении, а потом Инна случайно узнала от общей знакомой, что Людмила Дмитриевна превратилась в озлобленное на весь мир существо и что своим одиночеством Сергей целиком и полностью обязан матери, не пожелавшей делить сына ни с кем.

Почти за год до знакомства с Вадимом Веры Петровны не стало. Она забыла наставления коллег ни при каких обстоятельствах не наклоняться и подняла с пола вилку. Тут в кухню вошел Андрей и увидел, что с Верой Петровной что-то не так – странный взгляд, невнятная речь. Это был инсульт. Скорая приехала быстро, в больнице пролечили, но женщина умерла накануне выписки. В доме стало пусто. Это был ее дом, и он осиротел. Инна позвонила в Киев единственной родственнице, двоюродной сестре, с которой Вера Петровна почти не общалась, и сообщила печальную новость. Кузина на похороны не приехала. Инна уговаривала: мол, можете приехать, когда захотите. Но кузина не смогла. Или не захотела. Наверное, не простила Вере, что та оставила квартиру чужим.

Инной снова овладело отчаяние: опять одна. Нет, она была с детьми, но разве им расскажешь то, что Петровне? И вот приходит к ней новая клиентка, пожелавшая платьем затмить невесту на свадьбе, а с ней брат, Вадим. Инна с трудом верила, что может стать счастливой, но Вадим сделал все, что мог сделать настоящий мужчина для любимой женщины. А вот к чему она привыкала долго – уж не сон ли это? – Вадим относится к ее детям как к родным. И больше всего боялась, что Вадим оставит ее… из-за детей. Его бывшая жена с сыном к тому времени уехали в Германию на ПМЖ, так что желание иметь родное дитя для мужчины было более чем естественным. А Инна не могла его дать.